Однако мне суждено было писать, а это занятие не слишком отличается от моих детских попыток заключить птицу в название и данные о ее внешнем виде и повадках. Меня очаровывали слова
Разумеется, я был под влиянием сентиментальных и романтических представлений о природе. Потом от этого ничего не осталось. Наоборот, природа явилась мне как боль. Но природа прекрасна, и ничего тут не поделаешь.
Прозоры были владетелями имений в долине Невяжи. Я путаюсь в их генеалогии. Один из них, Юзеф Прозор (1723–1788),
Однако оказалось, что такой естественный, казалось бы, патриотизм вызывает у многих страшный гнев. Его знакомые поляки пытались объяснить ему, что он не литовец, а поляк и что не может быть Литвы, отдельной от Польши, поскольку это всего лишь «взбунтовавшееся Ковенское воеводство».
С высшими классами, то есть с помещиками и интеллигенцией шляхетского происхождения, Литве не повезло. Они полонизировались до такой степени, что немногочисленных своих представителей, думавших иначе, называли «литвоманами». В 1918 году активные литовцы представляли собой горстку интеллигенции крестьянского происхождения и священников. У нового маленького государства были огромные трудности с подбором управленческих кадров, и уж совсем не хватало людей, способных отстаивать его интересы на международном форуме.
Мауриций Прозор, живший на юге Франции, в Симье[393]
, нашел в Париже еще одного человека, признававшего свои литовские корни, — Оскара Милоша. Между ними завязалась дружба — как политическая, так и литературная. Прозор-читатель понимал не только дипломатическую деятельность своего друга, но и его сложные герметические сочинения.Главным препятствием на пути к признанию союзниками независимой Литвы была «невероятная польская политика», то есть позиция польской делегации на мирном конгрессе в Версале. В 1920 году Оскар Милош,
Вовлеченный своим другом в литовскую дипломатию, Прозор разделял с ним проблемы, вытекавшие из нового понимания национальности. Они называли себя литовцами, однако не имели в виду язык, поскольку по-литовски не говорили. На каком языке они общались между собой, я не знаю (польский Оскара был безукоризненным), но переписывались по-французски. Несмотря на труды ради Литвы, им приходилось сталкиваться с недоверием «настоящих» литовцев. «Не хотят они о нас слышать», — писал Оскар Прозору. Поэтому он добровольно ограничился второстепенной должностью в посольстве, несмотря на то что его заслуги были отмечены орденом Гедиминаса.
В двадцатые годы Прозор посещал Каунас и долину Невяжи. Несколько лет он исполнял обязанности литовского посла в Риме и умер в 1928 году. Его дочь Грета Кюрра-Прозор поселилась в Швейцарии.
Немногие паны и шляхтичи стали на сторону литовскоязычной Литвы. Оскар Милош, граф Мауриций Прозор, Станислав Нарутович (брат польского президента Габриэля Нарутовича), Альфред Тышкевич из Полонги[394]
, наконец, Михал Рёмер, профессор и неоднократный ректор Каунасского университета Витаутаса Великого — вот, пожалуй, и всё. Несколько десятков томов написанных по-польски воспоминаний Рёмера станут (после их публикации) неиссякаемым источником тем для историка, способного понять конфликты лояльности — трогательные, но в то же время трагические и гротескные.