Азбука анархиста

Я был свободен и охотно принял приглашение. Оно было для меня в некотором отношении даже важным, так как из Гуляйполя пришли сведения, чтобы я поспешил со своим возвращением. Я решил организовывать силы для задуманного повстанческого авангарда отсюда. И я пошел.

Собрание имело место через улицу от моей квартиры во дворе, в большом крестьянском сарае. Посреди сарая стоял большой низкий стол. Вокруг него сидела молодежь. А сбоку, прямо на застланной рядном земле, по-цыгански сидели крестьяне постарше, лет по 30–40. Первые выпивали и пели песни о крестьянской доле. Вторые играли в карты, в распространенную у нас на Украине в зимнее время по деревням игру, в так называемую «арбу».

Mоe появление в сарае кое-кого смутило, но кое-кого явно обрадовало. Почему, я еще не знал, но заметил. В сарае становилось уже темно. Кто-то, видимо из старших, крикнул:

– Хлопцы, угостите чужого человека пивом!

Я не прочь был выпить стакан пива, но чувствовал какую-то непонятную для меня тревогу и воздержался, упросил не настаивать на том, чтобы я пил, так как я-де нездоров и пить не буду. Меня попросили сесть и поиграть с ними в карты. Я и от этого отказался и сделал им в сжатых выражениях пояснение о том, что момент теперь такой тяжелый для крестьян и рабочих, что этим труженикам есть о чем подумать несравненно более серьезном, чем картежная игра.

Пока я им это говорил, молодежь слушала внимательно. Люда же постарше, я заметил, подталкивали друг друга под бока, подмигивали глазами и каждый себе под нос посмеивался. Однако я на это не обратил особенного внимания. Разговор на эту тему меня втягивал все более в роль пропагандиста. Я вообразил себе тут же, что из этой молодежи можно создать солидный по количеству кружок, а из кружка выбрать более стойких людей и создать боевую группу для начальной деятельности в целях поднятия всей трудовой крестьянской массы против контрреволюции. Я увлекся своей речью и не заметил, как молодежь вся насторожилась, как игроки в карты бросили свою игру, прекратили свой глупо-злобный смех и тоже, одни сидя, другие вставши и стоя, повернулись ко мне и слушали меня с разинутыми ртами.

А когда я, кончая, заговорил о непрошеных властелинах – гетмане и немецко-австрийском юнкерстве, об установленной ими черной реакции над жизнью трудящихся вообще и крестьян в особенности, причем особенно ярко рассказал о том, как власть поступает с крестьянами в тех районах Украины, где крестьяне отобрали у помещиков и кулаков землю, живой и мертвый инвентарь; когда я упомянул о том, что в этих районах крестьян вешали на телеграфных столбах, расстреливали мужей и отцов на глазах жен и детей с целью запугать все трудовое население, молодежь не выдержала. Многие повскакали с мест и начали кричать, что «у нас знают только играть в карты!..».

Крестьяне постарше в свою очередь бросали в сторону молодежи:

– Мы, старые глупцы, научились только играть в карты!.. Это скверно, но это правда, и мы от этого не отказываемся… А вот вы сбоку нас учитесь пьянствовать…

На все это молодежь подавала свои смешанные голоса. А в результате и те и другие чуть не каждый, не зная даже сами для чего, подходили ко мне и, дружески улыбаясь, ничего не говоря или произнося что-то расчувствованно-подавленным голосом, пожимали мне руку.

А затем двое из них, подойдя ко мне близко и повернувшись к своим, сказали:

– Товарищи; оказывается, этот товарищ (указывая на меня) совсем не такой человек, как мы думали о нем, и ему нужно об этом сказать!

– Верно, правильно, – раздались голоса.

И тогда эти два человека (это были Коробка и А. Ермократьев) отвели меня в угол сарая, приподняли лежавшую здесь кучу одежды и, отбросив ее в сторону, сказали мне:

– Смотри, товарищ!

Я посмотрел. То была куча «обрезов», винтовок, револьверов, шашек и штыков.

– Это оружие, – продолжали они мне пояснять, – добыто нами в рядах красногвардейцев весною. Оно приготовлено против тебя, товарищ. Мы думали, что ты шпион. И решили сегодня ночью схватить тебя, вывезти в поле и там рубить тебя по кусочкам, чтобы выпытать, кто ты, а затем добить и зарыть в землю…

Сперва я слушал их спокойно. Но под конец не выдержал. По моему телу пробежала дрожь и тотчас сменилась жаром. Минуту-две я волновался до крайности. А когда преодолел это волнение, я спросил их:

– Чем же все-таки я навлек на себя такое подозрение?

Все они уклонились от прямого ответа.

– Теперь, когда мы услыхали твою речь, – уверяли они меня, – у нас этого подозрения уже нет. Мы только жалеем, что твои родственники были настолько глупы, что боялись сказать нам правду о тебе. Мы могли сегодня ночью убить тебя, товарищ, как шпиона.

Но я чувствовал себя нервно окончательно расстроенным и, попрощавшись с ними, ушел к себе на квартиру. Главари кружка проводили меня до самой двери и все извинялись за задуманное ими против меня злодейство.

* * *