И в Славгороде, и в Ново-Гупаловке я с помощью товарищей крестьян из деревни Терновки организовал инициативные крестьянские повстанческие группы. Я не успел, однако, повести их вооруженными против помещиков и немецко-гетманских властей. Я как-то быстро был заподозрен агентами гетманской державной варты. Однажды она попыталась схватить меня. К моему счастью, в это время у меня находились два товарища из терновцев и третий – славгородский учитель, социалист-революционер по убеждениям. Я учил их обращаться с револьверами системы «маузер» и «кольт». Мы оказали агентам вооруженное сопротивление и скрылись.
Теперь я, опять-таки с помощью верных мне и делу революции товарищей крестьян, перебрался на правый берег Днепра, в район Звонецкой Вовниги. Здесь я быстро связался со скрывавшимися гайдамаками из «синежупанников», дивизия которых не то была разоружена по распоряжению гетмана как заразившаяся большевизмом, не то была только еще предназначена к разоружению. Во всяком случае, часть ее разбежалась с оружием и прятала его по островкам Днепра. По данным информации, сделанной мне рядом гайдамаков, их насчитывалось в этом районе более трехсот человек. По сведениям обывателей, все они были «большевистски» настроены. Но именем «большевиков» враги революции называли тогда всех революционеров. Такое положение дел меня радовало. Я представлял себе эту группу в триста человек внушительной силой, с которой можно начать в более широких размерах поход против врагов революции. И я остался среди них.
С неделю я скрывался с частью гайдамаков на одном из днепровских островков, питаясь одной рыбой, которую мы ловили, тут же варили и ели. Много говорил я гайдамакам о врагах революции, о том, как нужно бороться с ними, и т. д.
Но в этой подготовительной работе я наскочил на их руководителя, который, хотя и заявлял себя «большевиком», в действительности был сторонником гетманщины без немецко-австрийской поддержки. Он восхищался тем, что она крепнет, и, как на факт, ссылался на то, что Раковский от Москвы, а Кистяков от гетмана и гетманщины ведут в Киеве переговоры о признании гетманщины и о мире с нею.
Этот лидер «синежупанников»-гайдамаков сильно мешал моей деятельности по внушению гайдамакам идеи всеобщего восстания крестьян и рабочих.
В конце концов я с рядом гайдамаков, вооруженных винтовками и пулеметами, покинул днепровские островки и перебрался опять в деревню Терновку. Здесь я оставил пулеметы и часть бывших гайдамаков, а сам с двумя из них направился в Гуляйполе.
По дороге к Гуляйполю мы останавливались по нескольку дней в селах Лукашево, Бразолово, Ново-Николаевка, Рождественка, и, пользуясь тем, что крестьяне этих сел знали меня по революционной работе за 1917 и весну 1918 года, мы пропагандировали среди них идею восстания и организовывали из их среды инициативные группы, наделяя каждую паролями связи с Гуляйполем. Таким образом я добрался до Гуляйполя, на сей раз уже не один, а с несколькими товарищами.
Глава IV
Второе тайное пребывание мое в Гуляйполе. Встреча со старыми товарищами и первые решения по ряду важнейших вопросов организации восстания крестьян и рабочих
Как раз в то время, когда я во второй раз прибыл нелегально в Гуляйполе, прибыли в него из России и мои старые товарищи: Исидор (Петя) Лютый и Алексей Марченко. Я скоро разыскал их, а через них и Семена Каретника.
Встреча с этими товарищами очень укрепила меня в решении не терять времени и во что бы то ни стало перейти к открытой вооруженной партизанской борьбе против врагов.
Помню, товарищ Марченко заикнулся о том, что он в Курске видел многих анархистов и со многими говорил. Они, дескать, тоже стремятся на Украину с целью борьбы против контрреволюции.
– Так не обождать ли нам их выступления, тем более что они группируют свои силы вместе с большевиками, а последние имеют средства вооружения, – говорил он.
Я категорически восстал против этого. Указал товарищам на целый ряд виденных мною во время поездки по России примеров, прямо говорящих о том, что большинство наших товарищей – городских анархистов – не знают крестьянства и не сумеют к нему подойти. Даже больше того: они, как и марксисты, впали в глупейшую ошибку в отношении крестьянства и считают его реакционно-буржуазным классом, не могущим дать живых творческих сил для революции.