Азбука для непослушных

Случилось так, а, может быть, и не случилось, я уже ничего не могу сказать с уверенностью, потому что когда я описываю эти события, то как будто ясные картинки вижу и будто заново их переживаю, но что-то мне подсказывает: кто тебе поверит, когда ты чужими устами говоришь, чужими мыслями чужих людей; было, я говорю, воскресенье, и Рыжий с другими священниками пошел в деревню на богослужение. В семинарии работали двенадцать семинаристов и я, тринадцатый, тот, кто пишет это и оставляет вам для будущих веков. Внезапно, будто ангел, спустившийся с неба, в дверях показался Прекрасный. Он выглядел усталым и обессиленным, но после случая с Рыжим, когда он не почтил его неискренней похвалой, он принес с собой в семинарию сияние и свет. Он направился к Михаилу, встал у стола, а тот поднял голову, и слезы навернулись на его больших голубых глазах. «Что произошло?» — спросил Прекрасный. А Михаил Непорочный пал к его ногам и стал просить прощения. Остальные одиннадцать смотрели на них, ничего не понимая; но я смотрел и понимал, ибо видел раньше.

Прекрасный поднял Михаила с колен, взглянул ему прямо в глаза. «Я дал тебе древо мудрости, оперение для души, лучший плуг, которым обрабатывается поле, чтобы оно принесло богатый урожай, а чем ты отплатил мне? Почему открыл ларец? Кто позволил тебе? И зачем разбил яйцо, где я хранил светила небесные, которые я берег, чтобы не пропал свет, если померкнут нынешние? И вот теперь, из-за твоей алчности, у меня нет того единственного, что я получил от Отца моего!»

А Михаил, плача, сказал: «Господи, я не тот, кого ты ищешь». И умолк, глядя на Прекрасного покорно — слезы текли по его румяным щекам, а он даже не пытался вытереть их. Больше Михаил не произнес ни слова.

«А почему ты плачешь, если это учинил не ты?» — спросил Прекрасный. Михаил посмотрел на него и ответил: «Потому что нет у меня больше пера. Я был неосторожен и задремал, держа его в руке; а когда проснулся, его уже не было здесь; я утратил его, не уберег».

О, как страдала душа Михаила Непорочного! О, сколько муки и горечи собралось в ней в тот час! У меня сердце билось, как безумное, потому что знал я, какая это беда, когда человек, получив нечто, о чем мечтал всю жизнь, вдруг в один миг из-за того, что утомился и потерял бдительность, лишается этого — лишается навсегда! Это как рыбак, который, устав от ожидания, засыпает и не замечает, как клюет рыба, которой он надеялся накормить своих голодных детей! Как женщина, которая с трудом выносив и родив долгожданного ребенка, теряет его в войну! Сердце колотилось у меня в груди, словно птица, которая хочет вылететь из клетки, да не может. Я хотел было открыть рот, сказать, что знал, что перо находится у гнусного Евфимия, уже почти уничтоженное, растоптанное и поруганное, но не сказал ничего, ибо страшился закона, который я должен был соблюдать, закона Евфимия. Я не произнес ни звука — язык мой был поделен на два языка: один — благоглаголящий для Евфимия, другой — правдивый и угодный Богу; но ведь за двумя языками и два слова таятся, и, как мне стало понятно, одновременно их не вымолвить.

«Успокойся и поверь мне, Михаил, — сказал Прекрасный. — Воистину, воистину тебе говорю: придет день, когда перо, которое ты утратил, снова окажется у тебя!»

Он направился к выходу, но по дороге остановился около одного из одиннадцати семинаристов, склонившегося над столом, и стал смотреть на быстрые буквы, которые одна за другой выходили из-под калама старательного юноши, словно муравьи из муравейника. И сказал нечто, что привело всех в замешательство.

А слова были такие: «Вы спешите, чтобы не терять время; а теряете время от того, что руки, написав ряд, должны возвращаться назад и начинать ряд новый; но если, как хороший земледелец, вы станете делать борозду сначала туда, а потом обратно, то возрадуетесь богатому урожаю, и вы, и Господь Бог вместе с вами!» В дверях он улыбнулся и отмахнулся рукой, увидев вытаращенные от удивления глаза послушных семинаристов.

Когда Прекрасный вышел, ученики Евфимия стали переглядываться и перешептываться. К двенадцати часам дня (а был час десятый, когда ушел Прекрасный) половина прислушалась к его совету.

Когда вечером отец Евфимий вошел в семинарию, держась строго и важно, чтобы провести, как обычно, проверку, его хватил удар. У шестерых слова были совсем перепутаны, а у шестерых — нормальные; строчки были поделены на две группы, одна — с правильными рядами и порядком, а другая — без всякого порядка. Евфимий, прежде чем ему не стало совсем плохо, приказал сжечь слова шестерых, осмелившихся послушать совета нечестивого, а еще не давать им еды и отобрать у них каламы для письма.

Но я был твердо уверен, что не было ничего плохого в предложении Прекрасного, хотя и дальше продолжал писать старым, скучным — зато привычным — способом, чтобы повторно и навсегда не навлечь на себя гнев Евфимия.

Тет: колесо

Разрушение буквы Тет:

1 — Критское пиктографическое Тет;

2 — Буква со стелы царя Меша.

* * *