Читаем Азбука жизни полностью

Зато я достигла артистизма в снимании рейтуз. Их заставляли надевать в морозы, запугивая будущими женскими болезнями. По пути с седьмого этажа на первый я успевала расстегнуть оба сапога, снять рейтузы, вновь надеть сапоги и спокойно выходила из лифта. Иногда даже успевала запихнуть рейтузы в ранец. В болезни от холода я не верила, поскольку видела, что здоровые с виду женщины в мороз надевали тонкий капрон и никаких рейтуз.

Капрон — это были настоящие взрослые колготки, мечта. Они были двух основных видов: по четыре пятьдесят и по семь семьдесят. Эти числительные произносились женщинами с той же неповторимой многозначительностью, что мужчинами — три шестьдесят две и четыре двенадцать. Разница между дешевым и дорогим была тоже вполне пропорциональна.

По четыре пятьдесят, носимые основной частью женского населения по будням, огорчали некоторой шероховатостью и мутноватым цветом. По семь семьдесят были прекрасны. Целыми они оставались примерно дня три. Зловещие слова затяжка и поехали. Средняя женская зарплата была сто шестьдесят рублей. Вопрос: что такое богатство? Ответ: надеть под джинсы незашитые колготки. Анекдот. Не смешно, зато по теме.

Потом все устоявшиеся реалии смешались, я решила, помимо всего прочего, стать феминисткой, сожгла свой лифчик и, будучи человеком литературным, стала носить синие чулки. Это было необычное ощущение, и я вошла во вкус. В универмаге Москворецкого рынка обнаружились синие колготки в красных розочках, и белые в синих розочках, и несколько пар, имитирующих шотландскую клетку разных кланов. Потом не помню уж где я нашла очень красивые темно-зеленые, которые порвал часами юноша-маоист из Сан-Франциско, и из этого вышла довольно увлекательная лав стори.

А бархатистые коричневые чулки из Англии? А черные, на широких металлических молниях вместо стрелки? Сейчас я последовательно наблюдаю свои ноги в табачном цвете, опять-таки в синем и в алом, когда чувствуешь себе капитаном Греем, Ассоль, гоночной яхтой и машиной «феррари» одновременно. Кто не пробовал, тому не понять, а не пробовал, возможно, никто, потому что я скупаю все ярко-красные колготки, которые вижу, и скупила, кажется, весь тираж.

Компьютер

Это слово я долго писала с ошибкой — «компьютор». Мне это казалось правильным, как в детстве казалось правильным говорить "овочной магазин" и "глинный дом" (в смысле длинный).

Почему-то научиться правильно писать слово «компьютер» оказалось так же сложно, как научиться на компьютере работать, а в технике я очень, очень тупая.

С особой нелюбовью я вспоминаю новенький лэптоп, выданный мне издательским домом «Коммерсантъ». У него была встроенная мышь, которая реагировала на косой взгляд и подавленный вздох. Ужасно. Хуже этого лэптопа были, пожалуй, только швейные машинки Подольского комбината, на которых долгие мои юные годы мне требовалось что-то шить: фартук, ночную рубашку, юбку-четырехклинку, трусы, для которых предварительно строился специальный сложный чертеж… Все неизменно оказывалось слишком узким, кургузым, а швы петлили. Величавая, похожая на Людмилу Зыкину, «трудяша» гневалась: "Медведей в цирке учат кататься на велосипеде, а я вас не могу научить правильно налаживать строчку!"… Впрочем, речь сейчас о другом.

Наконец мне достался экземпляр, с которым наладилось что-то вроде человеческих отношений. Он попал к нам в дом сложным путем, в качестве аванса за одну работу и средства производства для этой самой работы одновременно. Удивителен был человек, который его привез.

Как только он вошел, сразу пришлось открывать окна: необыкновенно вонючий человек, грязный также и на вид. Сочетание всех возможных видов вони, кошмар. Причем он огромный, рост больше двух метров, и фигура такая, что ясно: пиджаки парень еще может себе раздобыть, а вот со штанами серьезные проблемы. Определить возраст невозможно. Разговор — самый светский и интеллектуальный, весь пересыпанный программистским жаргоном и специальными хакерскими шуточками. Не преминул рассказать анекдот про коврик для мыши — от восторга брызгая слюной. Сделал двадцать пять файлов и одну директорию с номером своего телефона, причем предупредил, что телефон все время занят, потому что он сутками сидит в Интернете. Нагнувшись, чтобы проверить какую-то розетку у пола (задница шириной с двустворчатый шкаф), произнес: "Я лично отношу себя к поколению яппи — так называемым дигитальным воротничкам", — и тонко усмехнулся.

Крохоборство

На излете брежневской эпохи было запущено два государственных лозунга: "Экономика должна быть экономной" и "Каждую крошку в ладошку!".

По поводу этого, второго, лозунга моя подруга Марина Мацкявичене продекламировала стих Беранже:

Кто сказал, что у ЖанеттыГрудь немножечко пышна?Ерунда! В ладошку этуВся уместится она! —

Каждую крошку — в ладошку! — приложив руку к собственной пышной груди.

Крыжовник

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза