Читаем Азбука жизни полностью

Итак, мы в постели. На правом или левом боку, подушка под щекой — но не под плечом! — ноги слегка согнуты. Постельное белье предельно гладкое и нежное, но не из шелка. Ночная одежда, разумеется, только по фасону Мерилин Монро — то есть капелька Chanel № 5 или там какой-нибудь body lotion. В комнате тепло (вечером), но не душно, а к утру желательно, чтобы стало несколько прохладнее. Некоторые любят, впрочем, во сне слегка запотеть, а некоторые — пустить на подушку струйку слюны. Это не возбраняется (вспомним, что истинные гурманы предпочитают в особых случаях есть руками). Удачный сон — это лакомство, равного которому нет в мире. Даже, если он, сон, — последний, — тем слаще, слаще…

Спеллер (Speller)

Говорят, Набоков, когда писал по-английски, то, желая создать некий эквивалент своему русскому стилю, листал словарь Вебстера и выбирал из синонимических рядов слова с пометкой «устаревшее», "редко употребимое" и так далее. С этой же целью можно использовать компьютерную функцию speller. Если в тексте совсем нет слов, подчеркнутых спеллером, значит это скорее всего какая-то дрянь или деловое письмо. Можно считать, что спеллер — это внутренний корректор писателя. Но при определенном душевном настрое он воспринимается как внутренний редактор или внутренний цензор. Между писателем и спеллером неизбежно устанавливаются отношения "ученик — учитель" (понятно кто есть кто). Ученик постоянно готов к бунту: а я, мол, все равно не сотру это слово, не сотру, не сотру!

Можно составить отдельный текст в тексте — из слов, которые подчёркнуты спеллером.

Интересно, что в данном написанном мною отрывке красная волнистая линия появилась лишь под одним малоинтересным словом «употребимое», да и то, я думаю, по какой-то ошибке, поскольку спеллер предлагает заменить его либо на весьма сомнительное «употребимте» либо на "употреби мое" (мое — что?).

Значит, следуя собственной логике, я должна выбросить эту заметку на помойку: наличие в ней слова «употребимое» многого не стоит, определенно.

Ну да ладно, не пропадать же добру.

Попробовала слова «потребное», "употребленное" — все нормально, никаких красных подчёркиваний. Зато сейчас спеллеру не понравилось слово «подчёркивания». Впрочем, нет, как оказалось, в именительном падеже оно его устраивает. Поди знай, что он хочет.

Видимо, после слов "поди знай…" я последний раз сохранилась, а потом отошла к телефону, свет мигнул, сейчас смотрю — пары абзацев как не бывало. О чем писала, не помню, хоть убей. По телефону говорила с Курицыным, а он говорил, что про некоего знатного боди-билдера по фамилии, кажется, Александр Невский, написали в спортивной газете, что он какой-то неправильный боди-билдер и настоящая фамилия его не Александр Невский, а просто Курицын. Кстати, вот интересно: что ему не нравится «боди».

Так. Пока я это набивала, то все думала, как приятно, кстати, пахнет едой из кухни. А потом чувствую: запах приятный, но какой-то навязчивый. Пошла посмотреть — поздно: вместе с долмой из магазина «Армения» сгорела любимая кастрюля. А она между, прочим, была чужая. Французская пароварка, приданное Камий Кайоль, осталась пожить на время. Камий Кайоль ему не нравится, понятно, но ведь и пароварка не нравится, и долма не нравится. Хотя в «Армении» на ценнике тоже, я вспомнила, писалось «толма», попробую так. Нет, и толма не нравится, и боди-билдер, само собой, а вот Курицын, я заметила, нравится. Нравится ему Курицын, он его не подчеркивает.

У него вообще странное отношение к фамилиям. Метелицу он не подчеркивает, но это понятно почему. Михайлов, Иванов, Петров, Орлов, Сирин, Воронов, Воробьев, Уткин, Лебедев, Гусев, Петухов — Петухова подчеркнул! Клянусь. Он меня удивляет сегодня. Он или феминистка (курица важнее петуха, это бесспорно), или он знает и уважает Славу Курицына, что не исключено, я думаю. Проверим на Пелевине. Не… Подумал и подчеркнул. Непонятно.

Иногда спеллер ужасно раздражает. Можно, наверное, — то есть наверняка! — просто отключить эту функцию, но я не умею. Да и ладно, прощу его навязчивость, с ним как-то уютнее. Вроде как ты не одна сидишь долбишь по клавишам, а рядом с кем-то тихим, но внимательным. Он, конечно, соглядатай, да. Но не доносчик, как я надеюсь. Надеюсь, что он никому не доложит, что слово «компьютер» я норовлю писать через два «о» и неизменно делаю ошибку в слове «москвоский», вот именно так, даже он не может меня отучить.

Я думаю, для праздного и неленивого человека это должно быть сильным соблазном — вступить со своим спеллером в отношения, вроде как некоторые любят звонить по телефону «100» или разговаривать с ведущими теленовостей. «Теленовостей» он подчеркивает, зануда. Получи: винтовое ружье, электрический поезд, открытое письмо, группа продленного дня.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза