Азеф

"Ввиду того, что Н. Ю. Татаров солгал товарищам по делу и о деле, ввиду того, что имел личное общение с графом Кутайсовым и не использовал его в революционных целях и даже не довел о нем до сведения ЦК партии, ввиду того, что Татаров не мог выяснить источника своих значительных средств, комиссия постановляет устранить Татарова от всех партийных учреждений и комитетов, дело же расследованием продолжать".

Татаров не поднял головы.

- На сегодня вы свободны. Но ЦК запрещает вам выезжать из Женевы без его на то разрешения. Отъезд ваш будет рассматриваться как побег.

Не прощаясь, опустив голову, Татаров вышел. В передней почувствовал, что дрожит. На улице шел дождь. Татаров его не заметил, хотя и поднял воротник.

14

- Да он же уличен! - кричали в комнате. - Погибли товарищи! - Убить - Но разве на основании!? - Провокаторов убивали с меньшими основаниями!

Азеф кричал бешено: - И выпустили!? Выпустили?! Его надо было давить сейчас же, как гадину! - лицо Азефа исказилось злобой, какой еще никогда никто не видал.

- Но пойми, не тут же на квартире Осипа Соломоновича!? - кричал Чернов.

- Мягкотелые вороны! Слюнтяи! Чистоплюи! Тут нельзя!? А ему нас посылать на виселицу можно?! Вы знаете, что он повесил товарищей? Или вам это как с гуся вода!!!???- закричал Азеф, и быстрыми шагами, ни с кем не прощаясь, вышел, хлопнув дверью.

15

Утром в номер Татарова постучали. Татаров сидел неумытый, в рубахе, перерезанной помочами. Вошел Чернов. Не подавая руки, сел в кресло. Татаровым овладело беспокойство.

- Даже руки не подаете? - проговорил он.

- Николай Юрьевич! Мы не подадим вам руки до тех пор, пока вы не смоете с себя подозрений, - начал Чернов.

- Скажите, - задушевно сказал он. - Зачем вы лгали? Зачем вся эта история с Кутайсовым? с Чарнолусским? с гостиницей? что всё это значит?

Мысли Татарова бились и путались.

- Виктор Михайлович, понимаете, что я переживаю? - голос его задрожал, это было хорошо, - мне, проведшему годы тюрьмы, ссылки, восемь лет жившему мучительной революционной работой, словно сговорясь, бросают нечеловечески тяжелое обвинение?

Челюсть Татарова вздрагивала, он мог заплакать.

- Я не могу на суде, это слишком тяжело. Но у меня есть что сказать. Все говорят о провалах в Питере, в Москве, о провокации. Но разве я не чувствую сам, что провокация есть, - проговорил Татаров. - Я знаю, что есть. И вижу, что я ошибся, не доведя об этом до сведения товарищей. Я ведь на свой риск и страх давно веду расследование, как могу, и теперь мне удалось...

- Выяснить провокатора?

-Да.

- Фамилия? - взволнованно придвинулся к нему Чернов.

- Виктор Михайлович, вы не поверите, но это факт! Это - факт! - ударил себя в грудь Татаров, - партию предает... Азеф...

- Что?! - вскрикнул, вскакивая Чернов. - Оскорблять Азефа! Руководителя партии?! Вы наотмашь эдак не отмахивайтесь! Я пришел за чистосердечным признанием! И ваша роль теперь ясна, потрудитесь явиться для дачи новых показаний!!

- Но это же правда, уверяю вас, Виктор Михайлович, что это правда! закричал Татаров, наступая на Чернова, - я достану вам факты!

- Негодяй! - сжав кулаки, Чернов выбежал из комнаты.

Татаров торопливо укладывал чемоданы. "Смерть, да, да, да, смерть!" метался он по запертому номеру. И когда его ждали для дачи показаний, Татаров был уже под Мюнхеном, по дороге в Россию.

16

Весна шла теплая, голубая. В Петербурге пахло ветром с Невы. Цвели острова. По Невскому шли веселые люди. В притихших садах пригородов белым цветом раскидалась черемуха. По ночам на улицах слышалось пенье.

Близорукий шатен в золотом пенснэ, товарищ прокурора Санкт-Петербургской судебной палаты, Федоров, в этот день не чувствовал весны. Он был мягок. Получив предписание выехать в Шлиссельбург для присутствия при казни террориста Каляева, почувствовал себя дурно.

Федоров даже не знал, как туда ехать, в Шлиссельбург? Объяснили, надо сесть в полицейский катер у Петропавловской крепости. И Федоров в катере, волнуясь, ехал пять часов. Были тихие сумерки. Нева катилась потемневшая. Над ней плыла ущербленная луна. В лунном свете бе-лосиними показались Федорову стены и башни Шлиссельбурга.

Подрагивая от холода, от нервов, в сопровождении жандармов Федоров прошел в ворота с черным двуглавым орлом и надписью "Государева". Белые дома, зеленые садики крепости показались странными. В сопровождении жандармов пошел к дому коменданта. Направо в сумерках увидал белую церковь, с потемневшим крестом. Церковь стояла тихо, словно была в селе, а не в крепости.

- Я товарищ прокурора, Федоров, - проговорил Федоров, здороваясь с комендантом.

- Очень приятно, - сказал комендант, но видимо ему было скучно.

- Я хотел бы сейчас же пройти к заключенному.

- Время еще есть, - сказал скучно комендант. - Впрочем ваше дело. Корнейчук! - крикнул он. - Проведи господина прокурора в манежную.

17

Каляев, в черном обтертом сюртуке, сидел на кровати. Шея была голая, худая. В камере стоял стол, стул, кровать. Каляев казался маленьким, тщедушным. На шум открывшейся двери он обернулся.