Азеф

Татаров был неумен и нечуток. Растабаривая, даже не глядел на Савинкова. "Вот этого большого человека убью, за то что гадина, за то что глуп, за то что бездарно накрутил пестрый галстук, убью, как быка. Но какой громадный? Зашумит, когда упадет", - думал Савинков.

- Страшно рад вас видеть, - говорил Татаров. Тютчев здесь, с ним ведь вместе в ссылке в Сибири жили! Вообще в Женеве куда ни сунься - наши. Только Баску вот хотел повидать. Не знаете, где она?

- А кто эта "Баска"?

- Да Якимова!

- Ааа слышал, не знаю. А скажите, Николай Юрьевич, у вас кажется теперь издательство будет?

- Как же, как же, будет, будет, а что? Есть у вас что-нибудь для издания, вы ведь пишете, кажется?

- Есть кой что.

- Давайте, с удовольствием, с удовольствием. "Убью", - думал Савинков.

- Если позволите, я передам вам на днях.

- Мемуары?

- Не совсем. Почти.

- Очень интересно, очень. Вы вот что, Борис Викторович, ко мне в воскресенье товарищи на обед соберутся, а то ведь скоро дальше еду, приходите и вы, и рукопись с собой захватите, ладно?

- Воn, - сказал Савинков, ударяя ладонью по ладони Татарова и пожимая ее крепче обыкновенного.

12

Обед Татаров давал на 15 персон в кабинете ресторана "Англетер". Азеф прислал извинение. За столом присутствовало 14 человек головки партии. Седовласый Тютчев сидел с Брешковской. Трепыхая рыжей шевелюрой, в новом воротничке, подпиравшем толстую шею, смеялся Чернов. Был Савинков, старый Минор, Ракитников, Бах, Натансон, Авксентьев, Потапов. Только трое - Тютчев, Савинков, Чернов - знали уже, что обед дает провокатор. Стол был сервирован пестро, красиво, с серебром, цветами, винами, деликатесами. Татаров вспоминал, как 8 лет назад основал группу "Рабочее Знамя". Товарищи напомнили ему за обедом, как объявил он голодовку в Петропавловской крепости, проголодав 22 дня. Татаров лишь отмахнулся, проговорив:

- Что там, 22, другие больше голодали, - и подняв бокал, встал.

- Товарищи, выпьем за революцию, которая близка, поступь которой мы слышим! Выпьем за партию, водительницу революции, и в первую очередь за товарищей боевиков - ура!

Узкие бокалы зазвенели разным звоном, чокались, а бокалы были наполнены по разному. Чокнувшись с последним - Черновым, Татаров залпом выпил свой бокал, чувствуя приятную хмельную теплоту. Кто-то быстро поднял ответный тост, и махая бокалом прокричал:

- За счастливый отъезд Николая Юрьевича! За удачу его работы в России ура!

После обеда, когда все шумели, были веселы, оживлены, Чернов подошел к Татарову, улыбаясь, крутя на его пиджаке большую пуговицу, сказал:

- Когда ж едете, Николай Юрьевич? Взяв Чернова за бицепсы, и притягивая его к себе, Татаров проговорил:

- Сегодня вечером, 11.30, Виктор Михайлович.

- Невозможно.

- Почему?

- У ЦК к вам дело.

- Я должен ехать. Какое дело? Чернов говорил, улыбаясь: - Я уполномочен ЦК просить вас остаться на день.

- Ну, хорошо, - пожал плечами Татаров, - если дело, останусь. До завтра?

- До завтра.

Чернов сказал просто, задушевно.

Проходя мимо Савинкова, бросил:

- Остается. Следите.

13

Расправляя смявшуюся от ветра бороду, Татаров вошел веселый.

- Здравствуйте, - говорил свежо, полнокровно, переходя от Тютчева к Савинкову, от Савинкова к Баху. В Тютчеве показался ему из-под бровей холодок. "Он всегда такой", - успокоился Татаров и встал рядом с Савинковым у стола. На столе в золотенькой раме была карточка полной брюнетки. Оба посмотрели на нее, хоть брюнетки не знали.

- В чем же дело?

- Да вот ждем Чернова, он председатель.

В этот момент отворилась дверь, вошел улыбающийся Виктор Михайлович.

- Совет да любовь, - проговорил он с порога, - погода-то, кормильцы, пушкинская! Прозрачность, ясность, шел по рю де Каруж - не воздух, зефир. А, Николай Юрьевич, здравствуйте, грехом думал, не дождался, поди, уехал. Ну, прекрасно, прекрасно, так что же, товарищи, никак меня только и ждали? Не посетуйте, - подкатил удобное кресло, с большими ручками, Виктор Михайлович.

Савинков, Тютчев, Бах, Татаров садились, Рассыпал по креслу дряхлые кости Минор. Но по тому, как садились, Татаров уже почувствовал недоброе. "Зачем не уехал?" - подумал он. Но, не подавая виду, проговорил поглаживая бороду:

- Какой вопрос, Виктор Михайлович? - и голосом остался вполне доволен, прозвучал без волненья.

- Одну секунду, Николай Юрьевич, - проговорил Чернов, быстро пиша кругленькими буковками - Вопрос? - откладывая перо, поднял Чернов один глаз на Татарова, а другой пустил куда-то в сторону, - видите ли, очень серьезный, то есть не так чтоб уж очень, но ЦК сейчас занят ревизией партийных дел, и вот от имени ЦК я просил вас остаться чтоб при вашей помощи выяснить финансовую и цензурную сторону предпринятого вами издательства. Вы, конечно, поймете желание ЦК взять издательство под свое руководство?

Татаров посмотрел на свою руку, лежавшую на столе. Было ясно: подозревают. "Надо, главное, держаться с абсолютным спокойствием", - сказал он себе внутренне, когда Чернов говорил:

- Но прежде, чем перейти, Николай Юрьевич, к этому вопросу, мне бы, то есть, не мне, а всей комиссии, хотелось бы выяснить некоторые детали...