Азеф

Татаров силился понять: о чем? Плотно свел брови над цыганскими глазами. Расправил рукой бороду, не догадался.

- Прошу вас ответить по первому, так сказать, пункту, - глаза Чернова разбежались еще больше, - кто дал вам деньги на издательство? Только уж, Николай Юрьевич, - задушевно сказал Чернов, - знаете народную мудрость, кто правды не скажет, тот много свяжет, режьте нам, кормилец, всё правду-матку, прошу вас.

- Конечно, Виктор Михайлович, - засмеялся Татаров, - вы наверное просто не осведомлены, я говорил Гоцу: - деньги в размере 15 тысяч рублей дал мне Чарнолусский, а дальнейшую помощь обещали Чарнолусский и Цитрон, это одесский издатель, - добавил Татаров.

Это было только мгновение. Мутноватый глаз Чернова замер где-то под потолком. Тряхнув рыжей шевелюрой и пригладив ее, Чернов протянул:

- Так, так, видите, я вот этого, например, не знал, а скажите, - вдруг кинулся он на Татарова и в голосе прозвучала резкость, - остановились вы сейчас в Отель де Вояжер под фамилией Плевинского?

Татарову надо было расхохотаться, ударить кулаком по столу, закричать что за безобразие! Но Татаров увидел, глаза товарищей режут. "Провал", пронеслось. И он почувствовал, как дважды перевернулось у него сердце и, показалось, что упало на подошву ботинка.

- Под фамилией Плевинского.

- А номер комнаты?

- Кажется 28.

Совсем близко проплыло лицо Чернова. Улыбалось, перекашивалось. Отчеканивая слога, раздались слова: - Это неправда. Мы справлялись: ни в номере 28, ни вообще в Отель де Вояжер Плевинского нет.

Слышно было чье-то дыхание. Заскрипев, Минор переложил ногу на ногу.

- Я не помню названия. Может быть, это не отель де Вояжер. - Татаров понимал, что говорит глупо, что топит себя, но он уж катился к какой-то страшной пропасти. Казалось, сейчас убьют, как убивали Судейкина. Савинков чертил на бумажке женский, кудрявый профиль.

- Вспомните, - сказал Чернов. - Борис Викторович, запишите в протокол: не помнит ни названия гостиницы, ни улицы, ни номера комнаты.

О бумагу скрипело перо Савинкова.

- Мы же не дети, - проговорил Татаров, - я солгал о гостинице, потому что живу с женщиной и этим оберегаю ее.

- Ах так?

- Если хотите, я назову имя женщины.

- Нет, что вы, Николай Юрьевич, не надо, кормилец. Вы бы сразу так и сказали, тогда мы просто это оставим, простите, вот вы какой чудак! Извините. Перейдем к делу. Скажите, Николай Юрьевич, чем обеспечено ваше издательство в отношении цензуры?

Татаров хотел оборвать, закричать. Но понял, что не выйдет.

- Мне обещал покровительство один из людей имеющих власть, - и услышал, как ему изменяет пересекающийся голос.

- Кто именно? - сухо бил теперь голос Чернова, как гвозди вбивал в совершенно мягкое и они уходили до шляпки.

- Один князь.

- Какой князь?

- Зачем? Я сказал - князь. Этого достаточно.

- По постановлению ЦК предлагаю вам сказать фамилию.

- Хорошо, это - граф, - тихо сказал Татаров.

- Граф?

- Это же неважно, граф или князь, вообще зачем фамилия?

- Центральный комитет приказывает вам.

Татаров сморщился, проведя рукой по лбу.

- Граф Кутайсов, - тихо сказал он.

- Кутайсов? - поднялся Чернов. - Вы с ним сносились? А известно вам, что партия готовила покушение на графа Кутайсова?

Голова Татарова опустилась, руки судорожно сжимали край стола.

- Вы солгали, - услыхал он приближающийся голос Чернова, - скрывая свой адрес, солгали об источнике денег. Чарнолусский вам не давал. Мы это проверили. Цитрона вы даже не знаете, фамилию его услыхали впервые три дня тому назад от Минора. Вы подтверждаете это?

Татаров вздрогнул, поднял голову. Последние силы вспыхнули. "Уйти, бежать" - пронеслось. Он закричал:

- В чем вы меня обвиняете?! Что это значит?!

- В предательстве! - крикнул несдержавшийся Тютчев.

Родилось долгое, страшное молчание.

- Будет лучше, если сознаетесь. Вы избавите нас от труда уличать вас, сказал Чернов.

- Дегаеву были поставлены условия. Хотите мы поставим условия вам? проговорил Бах.

Савинков на протоколе рисовал что-то вроде ромашки. Дверь открылась и все увидали на пороге Азефа. Он был сердит, насуплен. Кто его знал, мог догадаться, Азеф в волнении.

- Простите, товарищи, я запоздал, - тихо пророкотал он.

- Мы кончаем, Иван, садись, - сказал Чернов. Скользкий взгляд по Татарову сказал всё. Азеф прошел, грузно вдавив тело в кресло, в углу комнаты.

Покачнувшимся голосом, каждое мгновение могшим перейти в рыдание, Татаров сказал:

- Вы можете меня убить. Вы можете меня заставить убить. Я этого не боюсь. Но я не виноват, честное слово революционера.

Чернов склонился к Тютчеву. Тот мотнул серебряной, коротко стриженой головой. Чернов стал писать. Потом бумажка пошла к Тютчеву, Савинкову, Баху.

Татаров смотрел на свои ботинки, ему казалось, что шнурки завязаны туго и неудобно. Чернов встал, обращаясь к Татарову прочел: