Азиатская книга

Ананта Тур — первопроходец. Его роман увлекателен, но местами неуклюж, шарнирен, слишком идеологизирован. Увы, постколониальный реализм иногда бывает так же утомителен, как соцреализм (взять хотя бы назидательно-памфлетные романы кенийца Нгуги Ва Тхионго). Ананта Тур — тоньше и глубже, чем Нгуги или Чинуа Ачебе. Но топорный postcolonial lit проглядывает и тут. Впрочем, ближе к концу роман набирает силу и размах действительно большого произведения. А если еще вспомнить, что все это политзаключенный Ананта Тур написал в тюрьме на острове Буру (куда, кстати, ссылают и персонажа Кливона из романа Курниавана: оммаж учителю!); что, находясь в этом лагере, он был лишен права что-либо записывать и потому сочинил весь роман в голове, сочинил и запомнил, читал по памяти сокамерникам, а записал только два года спустя… Если вспомнить, что он, как Нельсон Мандела, провел в тюрьме чуть ли не бо́льшую часть взрослой жизни и ни разу не отрекся от своих убеждений, остается только снять шляпу: великий человек.

Курниаван — представитель другого поколения. Как посол индонезийской литературы в мире он продолжатель дела Ананты Тура. Но дань великому предшественнику он отдает разве что тематически (и тут, и там одна из главных тем — насилие над женщинами). Стилистически же Курниаван — наследник Габриэля Гарсиа Маркеса, его ученик, причем столь прилежный, что местами это граничит с плагиатом. Индонезия Курниавана — одновременно и реальная, и вымышленная, и выпуклая, и лишенная отличительных черт, не перегруженная спецификой реалий, ровно такая, какой она должна быть в сказке, и Курниаван — прирожденный рассказчик, даже сказочник, недаром все у него строится на «вкладышах» — историях, матрешечно вставленных одна в другую. Эти сказки органично вписываются в жанр магического реализма, и получается не хуже, чем у самого Маркеса. С той разницей, что Маркес был первым. Впрочем, у Маркеса, насколько я помню, не было такого количества инцеста, некрофилии и поедания трупов.

Итак, отправная точка путешествия — соцреализм Ананты Тура и магический реализм Курниавана. В центре обоих романов — сильная женщина, подчиняющая себе тех, кто обычно повелевает женщинами и диктует им правила в патриархальном обществе. В прошлом содержанка (у Тура) или проститутка (у Курниавана), героиня идет наперекор устоям и оказывается хозяйкой ситуации. Эти героини — неочевидные продолжательницы дела индонезийской суфражистки и просветительницы Раден Адженг Картини. Кроме того, оба писателя по-своему наследуют жанру, популярному в индонезийской литературе в начале ХX века: бытописательной повести о «ньяи», туземных содержанках европейцев. В начале XXI века «повесть о ньяи» получит развитие в «пряной литературе», как называют в Индонезии романы с сексуальной тематикой, написанные женщинами. Родоначальницей этого жанра считается Айю Утами, автор скандального бестселлера «Саман» о четырех раскрепощенных подругах и попе-расстриге.

Дочитав «Мир человеческий», я целый день ходил под впечатлением от мощной концовки. А дочитав пятисотстраничную эпопею «Красота — это горе», от которой всю дорогу не мог оторваться, подумал: все-таки бред. После чего прочел взахлеб еще два романа Курниавана: «Тигр-оборотень» (вещь, как мне показалось, куда более зрелая, хоть и менее масштабная, чем «Красота») и «Месть за мной, остальные платят налом» (эдакий боевик в духе уже не Маркеса, а Квентина Тарантино). Затем взялся за роман Айю Утами, образчик «пряной литературы» (немножко «Секс в большом городе», но в целом лучше, чем я ожидал). Короче говоря, с головой ушел в индонезийскую литературу.