Азиатская книга

Итак, когда царь Матарама Сенопати Сутавиджая решил объединить все княжества Центральной Явы, не подчинился ему один только Ки Агенг Ванабая, правитель Вангира. Послал Сенопати войско в Вангир, и полегли те воины все до единого. А все потому, что был у Ки Агенга волшебный меч, и с этим мечом Ки Агенг был непобедим. Тогда призвал Сенопати дочь свою Айю Пембаюн и сказал ей так: облачись в одеяния варангганы[121] и отправляйся в Вангир. Пускай Ки Агенг соблазнится твоей красотой и искусством. Пусть предложит тебе руку и сердце, а мне подчинится, как подобает женихам подчиняться отцу невесты. Так все и случилось, и, когда пришел Ки Агенг во дворец Сенопати засвидетельствовать почтение будущему тестю, стражники царя приказали ему оставить меч у входа. Он повиновался, ни о чем не подозревая, и тут же был убит. Но царевна Айю Пембаюн, которая сама влюбилась в Ки Агенга, уже носила под сердцем его дитя. Когда она родила, царь Сенопати приказал убить младенца. «Этот ребенок — отродье поверженного мною врага и, если останется жив, рано или поздно придет по мою душу». Один из стражников унес малютку в лес, но, сжалившись, не стал убивать, а отнес в пещеру, через которую текла горная река, и там отправил, как Моисея, вниз по течению на плоте из пальмовых веток. В одной из соседних деревень его нашли и спасли. Надо сказать, деревенские жители сразу поняли, что этому ребенку уготована особая судьба: на щеке у него была странная отметина. Это сталактит продырявил ему щеку, когда он проплывал через пещеру. Этот след и приняли за печать Божью. Но когда мальчик вырос, он не стал ни вождем, ни пророком. Не собрал войско и не пошел войной на царя Сенопати. Да и ничем особенно не выделялся, просто жил себе и умер в свой черед в той самой деревне, куда вынесла его в младенчестве речная волна. Все, что от него осталось, — это название пещеры: Пиндул, что в переводе означает «отметина».

Карстовая пещера Пиндул находится в горах, покрытых тиковым лесом, рядом с заповедником Ванагама. Через пещеру течет река — та самая, по которой плыл новорожденный внук царя Сенопати. Мы сплавлялись на надувных плотах, направляя фонарики на готику сталагмитов и сталактитов; на потолок пещеры, с которого гроздьями свисают летучие мыши. И этот сплав, красота этой пещеры и этого леса произвели на меня не менее сильное впечатление, чем архитектура древних яванских храмов. В конце пути, на выходе из пещеры, сплавщиков ждет скала, с которой можно прыгать в теплую заводь. С трудом превозмогая страх, я заставил себя прыгнуть раз, а бесстрашная Соня прыгнула пять или шесть раз от нечего делать. Когда она в очередной раз с гиканьем плюхнулась в воду, из пещеры выплыл плот, на нем — три девушки. Две китаянки, одна белая. Увидев Сонин подвиг, они захотели повторить — забрались на скалу и протоптались там минут двадцать. В итоге белая девушка все-таки прыгнула, а ее подруги так и не решились. Пока они топтались, мы разговорились. Белая девушка оказалась немкой из Штутгарта, а китаянки — не китаянками вовсе, но светлокожими (Янто был прав!) уроженками Сулавеси. Все трое учатся в Джокьякартском государственном университете (немка приехала на год по программе обмена), где изучают проектирование экогородов. Строители светлого будущего, Бог в помощь. Немка уже немножко знает на «бахаса-индонезия». О чем мечтает? To make a difference. Если бы мне сейчас было двадцать, я бы хотел именно так. Но мне сорок пять. Средний возраст, у которого нет в арсенале ни юношеского запала, ни старческой чистой ноты. И я просто счастлив, что я здесь.

Там, где меандр реки выбирается на свет из пещеры Пиндул, по берегам раскинулась деревня — вероятно, именно та, в которой прожил свой тихий век не оправдавший ничьих надежд и опасений внук царя Сенопати. Опрятные хижины, всходы маниока и уби[122], дворы, где гуляют куры. Даша гладит корову, и та приближает к Даше свою грустную коровью морду, так что на долю секунды они воспроизводят картину Шагала «Я и деревня». Если бы я в нужный момент щелкнул камерой айфона, можно было бы вывешивать фото в группе «Изоизоляция». Тем временем жители деревни тоже знают толк в фотомоментах: чуть ли не в очередь выстраиваются, чтобы сделать селфи с Дашей. Складывается впечатление, что для яванцев маленькая белая девочка — своего рода талисман. Все подходят потрогать, сфотографироваться, потрепать по щеке.

Вообще по первому, самому поверхностному впечатлению яванцы — исключительно милые. Недаром в бестселлере Элизабет Гилберт «Ешь, молись, люби» последняя часть («люби») посвящена Индонезии. Спокойные, обходительные, доброжелательные — как тут не влюбиться? Но необязательно знать всю подноготную, чтобы понимать элементарные вещи: люди есть люди, а не кроткие существа, для которых главное — жить в согласии с собой и природой. Иначе говоря, не такие, какими рисует их Гилберт, создательница новых голливудских стереотипов.