Азиатская книга

И мы отправляемся на улицу Мангапасар, где в придорожном варунге можно попробовать суп из дуриана и сатай из кобры. По дороге Хассан объясняет нам происхождение индонезийского флага: красный и белый — цвета могущественного средневекового царства Маджапахит, они ассоциируются с объединением Явы, Суматры и Сулавеси, а также — с «клятвой палапа».

— Палап? Это царь Маджапахита?

— Нет, палапа — это такой фрукт, любимое кушанье царя. Царь поклялся, что не притронется к плодам палапа, пока не объединит весь архипелаг. И сдержал свою клятву.

— А что это за фрукт?

— Никто точно не знает. С тех пор он, как манна, исчез с лица земли. Говорят, по вкусу он напоминал мускатный орех, но, откуда это известно, я понятия не имею.

В этот момент мы подъезжаем к одному из бесчисленных варунгов на улице Мангапасар. Зрелище не для слабонервных. Рядом с тележкой торговца сатаем стоит клетка, в ней — живые кобры с заклеенными изолентой глазами. Я моментально тушуюсь:

— Нет-нет, поехали дальше. Я не хочу, чтобы сейчас ради нашей дегустации убивали кобру. Да и детям незачем на это смотреть.

— А он и не будет убивать, — уверяет Хассан. — Я его сейчас попрошу, чтобы он приготовил из того мяса, что уже лежит у него в леднике. Вы можете посидеть в машине, а я останусь здесь и принесу сатай, когда зажарится.

— Нет уж, тогда и я останусь. Хочу проследить, чтобы все было как ты сказал.

Мясо кобры отдает чем-то рыбным. То ли в маринад добавили соус из ферментированной рыбы, то ли это естественный вкус этого мяса. Так или иначе шашлык на удивление вкусен. Но уплетать его, сидя на скамейке у лоточника, рядом с клеткой, где извиваются двадцать кобр с заклеенными глазами, невозможно. Страшно жалко их, да и просто страшно. Торговцу же все нипочем: это его хлеб. Мы просим завернуть нам с собой. Виновато улыбаясь, лепечем «терема каси», и его суровое каменное лицо тоже расплывается в приветливой улыбке: «Сама-сама».

«А теперь, когда мы подкрепились, займемся осмотром главных достопримечательностей». Мечеть Истикляль на 20 тысяч прихожан, а через дорогу от мечети — грандиозный готический собор с птицей Гарудой на фасаде (символ национального единства). Монумент «Монас» в виде мраморной колонны, увенчанной позолоченным изображением языков пламени. Дорога Гулунг Сахари, где в 1740 году голландские солдаты расстреляли 10 тысяч вышедших на забастовку китайских рабочих сахарной фабрики («Вероятно, среди них были и мои предки», — говорит Хассан.) Историческая площадь Фатахилла, окруженная колониальными постройками старой Батавии: бывшая ратуша, здание Верховного суда, главпочтамт, центральный вокзал, старый госпиталь и тюрьма. Теперь в этих зданиях — исторический музей, музей керамики и музей ваянга. В центре площади — фонтан, возле которого по выходным собирается молодежь, проходят концерты. Продавцы баксо и темпе, уличные художники, фокусники, гадалки. Перед кафе «Батавия» выступает безвестная индонезийская рок-группа, по стилю неожиданно напоминающая «Кино».

На ужин мы идем в папуасский ресторан, который рекомендовал нам Янто. Вот чего еще не было в моих «кулинарных путеводителях»: папуасской кухни. Я приглашаю Хассана пойти с нами. Он говорит:

— А можно вы те деньги, которые собирались потратить, угощая меня ужином, отдадите мне наличными? Просто я ведь коплю на свадьбу.

— Можно и то и другое. И ужин, и наличными.

— Нет, это слишком много. Я тогда просто с вами посижу за компанию.