Азиатская книга

— Извините, но в Узбекистане так не принято. Если вы заплатите без их ведома, вы их очень обидите. Я не могу принять ваши деньги.

Сказав это, хозяин заведения тут же побежал ябедничать. «Ваш гость порывается заплатить. Вы же ему не разрешаете, правда?» Теперь я чувствовал себя провинившимся школьником, боялся, что они оскорбятся, разозлятся, кто его знает… Но Камал, задумчиво жевавший зубочистку, только покачал головой: «Не разрешаем».

* * *

На подъезде к Бухаре уже совсем другой пейзаж, чем в окрестностях Самарканда. Там рядом была граница с Таджикистаном, отроги Памира. А здесь начинается полупустыня, свидетельствующая о том, что дальше — Туркменистан, Каракум.

— В Туркменистан не поехал, — говорит Миша. — Туркмен нас не пускал.

— И нас, американцев, тоже.

— Там жесткий, — подхватывает Камал. — Золотой зубы нельзя. Женщина машины ездить нельзя. Лак ногти нельзя.

— Но до граница можно поехал. Хочешь, Саша-акя? У нас друзья там. Мы с Гарик там каждый год табак продавал. Три-четыре раза.

— Куда угодно. Главное, чтобы не было так жарко, — вздыхает Алка.

И вместо Туркменистана мы заворачиваем в ближайший городок, останавливаемся у какой-то лавки, Миша выбегает из машины. Через три минуты возвращается с полотенцем в руках. Занавешивает этим полотенцем Алкино окно со словами: «Узбекский кондиционер». Позже я видел такие же полотенца-занавески и на других машинах.

Еще через полчаса мы в Бухаре. Осмотр достопримечательностей начинается с цитадели Арк и обители бухарских эмиров. За воротами из карагача коронационный зал с колонными айванами, двор визиря-кушбеги, тронный зал, покрытая ковром кирпичная суфа[263]. Архитектурно-художественный музей-заповедник, вобравший в себя всю историю Бухары, начиная с Согдианы. Быт эпохи Саманидов, Караханидов, Тимуридов, Шейбанидов. Сложная схема аппарата государственного управления, от эмира до аксакала. Древняя карта города, где указаны названия не районов, а ремесел: вот тут селились ткачи, там — лощильщики, ювелиры, медники, кузнецы, подковочники, литейщики, гончары, шорники, сапожники, каменщики, плотники, золотошвеи, кожевенники, шагренщики, надкалыватели фисташек. Где, среди всех этих гильдий, жил великий врач и философ Ибн Сина, чьи сочинения я с упоением читал в юности? В Арке можно провести весь день, но это — только начало, дальше больше. Мавзолеи, мечети, ханаки, медресе, торговые купола. Именно в Бухаре, куда отчетливей, чем в Самарканде, ощущаешь всю сложную длину узбекской истории, всю культурную многослойность. Кажется, дело в том, что Самарканд — это ослепительные памятники средневековой архитектуры, а между ними — красивый современный город. Здесь же весь город — один большой объект ЮНЕСКО, живая история, бесконечное петляние узких улочек, где лавки-гротты прячутся от жары. Стрельчатые арки, вздутые и ноздреватые крепостные стены. Торговые купола в форме еврейской кипы (недаром Бухара была еврейским городом чуть ли не со времен Вавилона!). Выбеленные известкой стволы и колонны, тоже выбеленные снизу, словно бы в подражание стволам. Издали песочные купола старого города напоминают не то барханы, не то верхушки утренних облаков. Для описания этих видов уже не надо никаких отсылок ни к Африке, ни к Корсике, ни к другим местам, где бывал раньше. Потому что этот мир образует закрытую систему метафор. Мозаичные узоры, паттерны выложенных плиткой айванов повторяются мозаикой клумб, а клумбы — халатами и коврами; лепешки похожи на гигантские пуговицы, а глинобитная архитектура похожа на выпечку. Все повторяет друг друга, одно перетекает в другое, и ты попадаешь в лабиринт шкатулки-секретницы или в заколдованный круг восточной сказки, в центре которого — заросшее легендами городское озерцо Ляби-хауз и памятник Ходже Насреддину.

Здесь, в центре старого города, все — палатки-ларьки, кафе с брик-а-браком, сувениры от тюрбанов до лаганов[264] — рассчитано вроде бы на туристов, но самих туристов нет как нет. И как только мы садимся на скамейку, к нам подходит человек с видом мусульманского фундаменталиста: борода, молитвенная шишка, тюрбан и дишдаша[265]. Он заинтригован нашей внешностью, хочет узнать, кто мы и откуда. В Америке и Европе такие вопросы задают не церемонясь. Но восточные правила приличия не позволяют ему начать разговор с прямолинейного «Where are you from?». Он достает из‐за пазухи два сочных персика, протягивает нам. И уже после того, как мы принимаем подарок, заводит разговор. «Салям алейкум! Откуда вы?» Мы говорим: из Москвы. «А я тоже путешественник, — улыбается бородач. — Из Бишкека. Ну, всего доброго, храни вас Аллах».