Азиаты

После полудня 21 октября, когда на горизонте показались тучи пыли, поднявшейся от копыт многотысячной конницы Хорезма, персидское войско двинулось в сражение. Был дан приказ передовым конным сотням осмотрительно и осторожно, летучими наскоками терзать хорезмийцев, пока не подойдёт с основными силами Надир-шах. Персидские уловки были знакомы Ушаку, и шесть тысяч туркмен, легко отражая вылазки противника, ожидали главного удара. И вот он наступил. Несметяые полчища, заслоняя весь горизонт, приближались со стороны Чарджуя, затем от них отделилась лёгкая, как ветер, конница и понеслась на хивинские сотни с боевыми возгласами. Не дожидаясь, пока засверкают над головами сабли, джигиты Мухаммед-Али-хана Ушака бросились навстречу персам и завязалась на полном скаку сеча. Две конницы, прорезав друг друга и оставив на поле боя сотни зарубленных и раненых, развернулись и вновь столкнулись в сабельном единоборстве. Снова вынеслись на свободное пространство, потеряв ещё сотни бойцов, и на третью атаку не хватило духу ни у тех, ни у других. Конники, тяжело дыша, гарцевали на взмыленных конях, не решаясь атаковать снова. Тогда были выброшены белые полотнища, и к месту сражения из персидского и хивинского станов отправились санитары подобрать убитых и раненых. Раненых увозили в арбах и па верблюдах, убитых закапывали на месте, чтобы не устроили ночью пиршество шакалы и гиены… Ночью же, когда Ильбарс-хану сообщили о подходе в лагерь Надир-шаха свежих сил, он отдал распоряжение отвести войска к Хазараспу и укрепить крепость…

Началось массовое отступление. Отступали не только хивинские войска, но и всё население, жившее на берегах Амударьи, между Чарджуем и Хазарасном: в основном, это были туркменские племена тёке и иомуд. Давно великая река Турана не видела на своих берегах такого огромного человеческого движения, разве что в год нашествия монгольской орды, когда полчища Чингис-хана вторглись в Маверанахр, на обширную территорию между Амударьей и Сырдарьей. Тогда страну вместе а её столицей Джентом разорили до основания. Погибли цветущие аулы, занесло песком дороги и каналы от Арала до Бухары и Самарканда. Страна лежала в развалинах. Грозная волна нашествия подхватила туркмен и понесла по туранским равнинам к Каспийскому моркл на Мангышлак, к Кара-Богазу, к заливам Кызыл-Су, Чекишляру, Гасан-Кули, к устью рек Атрека и Горгана, Но не все они нашли пристанище на восточном берегу Каспия. Преследуя туркмен, полки Чингис-хана оттеснили их в Персию, в Тебризские степи, в Ирак. Там, на южных берегах моря, впоследствии они создали своё огромное государство, которым управляли огузские вожди Кара-коюнлу и Ак-коюнлу, на боевых знамёнах которых были изображения чёрного и белого баранов. Долго правили они, воюя с «железным хромцом» Тимуром, но ссорились и воевали между собой огузские вожди, и тем самым подорвали силы государства. Поднявшийся на политической арене персидский шах сефевид Исмаил разгромил огузов. А теперь и сами сефевиды сначала потерпели поражение от афганских племён, а потом были свергнуты Надир-шахом Афшаром. В пору правления огузских ханов тёке и иомуды — две ветви, вышедшие из огузов, вернулись на свою родину, в Маверанахр, и поселились на берегах Амударьи, и вот снова нашествие, на этот раз из Персии…,

Видя, что Ильбарс-хан теряет дух и войско его бежит вместе с беззащитным населением, Надир-шах распорядился наступать. Отправляя полки и конные сотни вниз по реке, он подумал и о тыле. «Ильбарс спрячется в Хазараспской крепости и будет обороняться, но Ушак может броситься на Хорасан и разорить весь остан. Надо отправить туда с частью войск Али-хана. Без шахского наместника и Мешхед — не Мешхед». Али-хан собирался в дорогу, а Реза-Кули-мирзе стало не по себе: «Этот сосунок украл у меня столицу!» Мирза, бросился к шаху:

— Отец, позволь и мне вернуться в Хорасан. В последние дни я страдаю от головной боли и лихорадки: сабля падает из моих рук, а язык не подчиняется, когда я начинаю командовать… К тому же, ты сам знаешь, из Индии возвратился Насрулла — я так давно не видел родного брата. Пощади, отец, не дай мне умереть, не повидав его!

— Ладно, отправляйся вместе с Али-ханом, но не смей вмешиваться в его дела: у больного человека — больной ум, и это может помешать…

Мирза радостно поблагодарил отца, а Надир-шах насторожился ещё больше: «Неужели мой старший сын, моя надежда и опора, вынашивает в голове чёрные мысли против меня? Нет, этого, не может быть! В нём кипит зависть к каждому, кого я ставлю выше его. Но, дорогой сынок, унижая тебя, я даю понять, чтобы ты избавился от своих слабостей. Шахом может быть только тот, кто способен справляться с собственными пороками, а ты порочен, мой мирза!»

Проводив сына и племянника в Хорасан, Надир-шах велел убрать шатры. Десять тысяч конников, посреди которых с гвардейцами и гуламами нашёл своё место шах, двинулись к Хазараспу, догоняя ранее вышедшие войска и 1100 каюков, пущенных по течению реки.