Азиаты

Голос старшего сына долетел до Надир-шаха, но не дрогнуло его сердце. Палач выколол и второй глаз. Сын, исходя воплями, потерял сознание. Шах взглянул на изувеченного сына и, ещё больше зверея, приказал арестовать всех вельмож. Через несколько дней начались казни. И не прекращались до тех пор, пока последний царедворец не закачался на виселице, сбитый ногой палача с высокой стены Дербента.

XI

Расправа с сыном и царедворцами не убавили у повелителя Персии гнева. Трупы висельников ещё раскачивались над стеной дербентской крепости, когда Надир-шах принял с верительными грамотами русского посла Голицына. Князь и толмач Братищев с небольшой свитой жили в домике Петра Великого. К нему приехал мирза Джелюль и бесцеремонно оповестил:

— Его величество солнцеликий шах-ин-шах пожелал видеть тебя — собирайся. Я тебя представлю Надир-шаху…

Голицын сам себе голова, не привыкший подчиняться «кому попадя», неторопливо стал одеваться и тем рассердил Джелюля.

— Верно говорят о русских, что они ленивы и неповоротливы! Поторопись, не то придётся тебе ждать целый месяц, прежде чем ты отдашь солнцу царей свои грамоты! — вскипел Джелюль, вскочил в седло и ускакал вверх по узкой улочке Дербента.

— Ишь ты, прыткий какой! — возмутился Голицын. — Волю им дай, так они запрягут тебя заместо лошади… — Однако заторопился, стал покрикивать на слуг.

Во дворе тоже пришлось малость задержаться — слишком неторопливо запрягали рысака в дрожки.

— Ну, сучьи дети! — поругивался князь на конюхов. — Не я, а вы заставляете ждать Надир-шаха посланника российского. Будь он на моём месте, давно бы вам посрубал головы.

Наконец, князь выехал со двора, и перед коляской поскакал эскорт казаков, увлекая Голицына на гору, к главным воротам Дербентской крепости. Стража без помех пропустила русского посланника на крепостной двор. С десяток шахских фаррашей — распорядителей проводили Голицына ко, двору, где обычно принимал гостей шах-ин-шах. Здесь повелели ему ждать приглашения и оставили вместе с толмачом Братищевым.

— Осерчал, небось, Надир-шах, — предположил Братищев. — Он такой — озлится, и не узнаешь за что…

— Тише ты, говорят, в шахских дворцах двери и стены с ушами, — одёрнул толмача князь.

Оба были свидетелями расправы шаха над собственным сыном и множеством приближённых, а посему до сих пор пребывали в страхе. Поговорив ещё немного вполголоса, стали терпеливо ждать, прислушиваясь к тишине, царившей за дверями. Час прошёл, другой, третий — вокруг ни гу-гу. У Голицына ноги затекли, впору садись на каменный пол. Братищев же несколько раз присаживался, матерясь вполголоса. Наконец, у Голицына терпение лопнуло, подошёл к двери и стал стучать в неё кулаком. Ответа не последовало. Заставил Братищева кричать по-персидски, чтобы кто-нибудь вышел. Толмач заорал недуром, послышались возмущённые возгласы и топот ног со стороны двора. Отворились двери, и сам Джелюль предстал перед Голицыным. Спросил грубо:

— Зачем спрятался здесь? Через этот вход к шаху преступников водят! Разве русский посол совершил преступление перед солнцеликим?

— Ну, так слуги твои! — возмутился Голицын, но тут же его схватили фарраши, которые привели сюда, и вывели во двор.

Джелюль повёл русских дипломатов, к другому крылу дворца. Распахнулись массивные двери, и перед гостями открылся вид на длинный коридор, облепленный сбоку множеством дверей меньших размеров. Джелюль шёл широким шагом, заставляя. Голицына и Братищева почти бежать. И зычные возгласы сопровождали их: «К его величеству, солнцу царей посланник России!» Князь приободрился малость, но, войдя, в приёмную, залу, вновь пал духом, ибо Надир-шах лежал на боку, подоткнув под локоть подушку. Несколько адалисок сидели за его спиной, держа в руках курительный прибор — кальян, поднос с чашечками и кувшином для щербета или кофе… Надир-шах не соизволил даже сесть, лишь просипел пьяно:

— Пусть подойдёт… Примите у него фирман…

Голицын приблизился, расшаркавшись, поклонился и доложил о своём прибытии ко двору персидского повелителя.

— Принцессу почему с собой не привёз? — без шуток спросил шах. — Слышал я, принцессу вашу сватают короли французские и немецкие, вовсе не заботясь о том, что подумаю я.

Голицын знал о слухах насчёт сватовства Елизаветы персидским, шахом: тот же Джелюль намекал ему на это, когда приезжал в Астрахань, сопровождая посольство шаха в Санкт-Петербург. Но сейчас Надир-шах недвусмысленно требовал к себе русскую принцессу. Не зная, что и сказать повелителю Персии, посланник развёл руками и, кажется, Надир-шах понял, что Голицын всего лишь бывший астраханский губернатор, а теперь, посланник, и не ему решать интимные дела русский принцессы.

Братищев переводил вопросы шаха и ответы на них. Беседа походила больше на пристрастный допрос — Голицын вспотел, по его лицу струился пот. Князь утирался платочком и доставлял шаху своими усердными, жестами великое удовольствие. Нервы у шаха явно пошаливали — голос его срывался, руки слегка тряслись.