Азиаты

Оставив гостей с Церен-Дондуком, туркменский хан вышел и велел собраться джигитам в соседней юрте. Сошлись по неписанному закону он-беги — десятники, среди них сын хана Арслан, ему недавно исполнилось восемнадцать, но с отца ростом, степенный и малоразговорчивый. Слово у него — на вес золота. Джигиты, гораздо старше его, сразу поняли, что замена растёт Берек-хану достойная. Да и хан, едва Арслану исполнилось пятнадцать и появился пушок над верхней губой, стал брать его с собой в поездки. Арслан за это время успел побывать не только на Куме и в Астрахани, но и на Святом Кресте и в Дербенте. Три года, постоянно вращаясь среди русских казаков, среди каспийских мазуров[8] и калмыков, Арслан научился свободно объясняться с офицерами и солдатами. Оружие — пистолеты я фузеи — знал в совершенстве, саблей владел не хуже опытного джигита и на спине неосёдланного коня держался, словно на ковре. Берек-хан мечтал увидеть сына в треуголке и кафтане, в звании прапорщика, но знал, что некрещёному среди царского офицерства вряд ли найдётся место. Католиков цари к себе принимали, а людей магометанской веры — нет: всё от того, что беспрестанно велись войны с турками. Садясь на ковёр перед джигитами, Берек-хан посмотрел на Арслана и подумал: «Если соберём двадцать кабардинских коней, попрошу Васю поговорить с губернатором, может, возьмёт Арслана в военную школу». Берек-хан выждал, когда успокоятся и смолкнут джигиты, возбуждённые встречей с русскими казаками, засучил рукава, поднял ладони, скользнул ими по бороде:

— Помолимся, правоверные, Аллаху, и благословит он нас на праведные дела… Казанскому губернатору Артемию Петровичу, о котором вы много слышали, потребовалось двадцать кабардинских скакунов или жерёбых кобыл. Сумеют ли мои джигиты взять коней в табунах, пасущихся в горах Кавказа?

В ответ раздался одобрительный гул множества голосов; и Берек-хан, удовлетворённый, широко улыбнулся:

— Тогда завтра же отправляйтесь в горы и пригоните двадцать самых лучших коней! Отряд поведёт Нияз-бек, помощником у него будешь ты, Арслан… Аминь…

Берек-хан поднялся и вновь отправился в белую юрту.

Здесь между подполковником Кудрявцевым и Церен-Дондуком шёл нелёгкий разговор о защите правителя калмыков. Нефёд с кислой миной на морщинистом лице втолковывал калмыку:

— Сложно всё это, Церен… Во-первых, ты, хоть и получил грамоту от Волынского на правление, в ханской достоинство пока ещё не возведён… Да и неизвестно, примут ли тебя все улусы? В наше переменчивое время лучше ничего не начинать. Опять вспыхнут кровавые стычки, а разнимать вас некому. Войскам царским и там жрать нечего, а вклинятся они в калмыцкую степь, вовсе с голода околеют.

— Ай, Нефёд, зачем туда-сюда глазами бегаешь? Дондук-Омбо заплачет — ты его защищаешь; Церен-Дондук заплачет — ты Церена защищаешь, а надо защищать правду, — обиженно проговорил, словно пропел, калмыцкий правитель. Дай мне тысячу солдат — я наведу такой порядок в степи, что все русские барыню запляшут.

— Ладно, Церен, передам твои просьбы куда надо, там рассмотрят, а пока давай почивать — утро вечера мудренее.

На рассвете джигиты седлали коней и набивали хурджуны[9] съестным: десяток каточков кислого сушёного молока, два-три фунта холодного жареного мяса — ковурмы, две-три лепёшки — и этого с лихвой хватит дней ка десять. Суровая жизнь туркмен, занятых издревле перекочёвкой, выработала в них такую неприхотливость, что русские казаки, и особенно офицеры, только диву давались, каким ничтожным запасом еды они обходятся. И сейчас Кудрявцев с Кубанцем, стоя у входа в кибитку, говорили об этом.

— До чего ж неприхотлив сей народ! — удивлялся Кудрявцев. — Наших бы волжских холопов научить такому скудному житью — сколько бы прибыло того же верна в государевы закрома.

— Непонятно, для чего они с собой тыквы берут? — озадачился Кубанец. Раньше я не замечал, чтобы туркмены тыквами в дороге харчились; плоды тяжёлые и неудобные для перевозки…

Джигиты собрались и уже сели на коней, когда к гостям подошёл Берек-хан.

— Господин подполковник, джигиты хотят знать — сколько заплатишь за двадцать кабардинских коней.

Кудрявцев ответил неохотно:

— Иди, Берек-хан, скажи своим джигитам: каждому, кто отправляется за лошадями, я отдаю в вечное пользование его казённую фузею, а за кем числится пистолет, то и пистолет…

— Вах, господин подполковник, мои люди будут помнить тебя в седьмом поколении! Спасибо за щедрость твою! — Берек-хан сообщил джигитам о подарке царского офицера, после чего разнёсся дружный одобрительный клич, и туркмены неспеша выехали из аула в степь, подёрнутую по горизонту серебристой полоской восходящего утра.

— Если вернутся с удачей и впредь будут исправно поставлять лошадей для конного завода Артемия Петровича, то и налоги поубавим, — пообещал Кубанец. — Барину моему, казанскому губернатору, шустрые да исполнительные люди, вроде ваших джигитов, очень надобны. Дай-то Бог, пришлись бы по душе кабардинские кони, он и в конюхи мог бы взять твоих джигитов, Берек-хан.