Азиль

И сколько бы ты ни думала, что ей будет хорошо с любимым мужчиной, легче тебе не становится. Наверное, и отец сегодня не торопится домой. Без Кейко там слишком тихо.

Акеми заходит в столовую, обменивает купоны на кукурузный хлеб, плошку острого соуса и упаковку прессованных трав, которые так хорошо заваривать по вечерам в кругу семьи. Подумав, девушка делает большой крюк через половину сектора и идёт на местный рынок. Там она долго блуждает среди толпы покупателей, бездумно глядя на однообразный предлагаемый товар. Наконец, тратит несколько купонов на мыло, зубной порошок и две смены нижнего белья – для себя и отца. Остаётся ещё десяток накопленных за месяц работы купонов, и Акеми с горечью понимает, что могла бы потратить их на подарок к свадьбе Кей-тян, но об этом надо было думать раньше.

С рынка Акеми возвращается домой пешком. Ей хотелось бы к морю, но она думает, что дома ждут отец и наверняка Жиль, и оставляет мысли о море. Успеется. Сейчас хочется быть с семьёй.

Семья. Она уже воспринимает бестолкового Жиля как часть семьи. Прижился мальчишка. Его присутствие в семье ненавязчиво, чаще даже приятно. Он и помолчать умеет, и шутку ввернуть вовремя. Никому не мешает: посидит в кругу семьи и уходит в отведённый ему угол в комнате Макото, а утром чуть свет тихонечко идёт на работу. Ещё бы приучить его к гигиене и отбить тягу воровать у других всё, что плохо лежит… В доме Дарэ Ка ничего не пропадало, но в дом Жиль чего только не приносит. В основном еду, иногда яркие безделушки, какие-то бусины, заколки, пластиковые контейнеры. Всё отдаёт в хозяйство, ничего себе не оставляет. Макото неоднократно мягко отчитывал его за присвоение чужого – но, похоже, у парнишки это в крови. Акеми с ним не церемонится: видит, что приволок чужое, – по шее. Жиль никогда не обижается. Понимает, что заслуженно получает.

«Будем теперь втроём, – думает Акеми, считая шаги по запылённому тротуару. – Надо привыкать».

Подходя к дому, она замечает отца. Макото в зелёной спецовке работника водоочистной станции стоит у входа в подъезд. Издалека отец кажется Акеми маленьким и потерянным.

– Ото-сан! – окликает она его, приблизившись. – Ты чего тут?

– Я только вернулся. Решил постоять и подождать тебя, – вежливо улыбается Макото, но по его глазам понятно: он тоже не хочет возвращаться домой, где нет Кейко.

Они поднимаются на последний этаж, открывают дверь… и оба застывают на пороге.

Кейко Дарэ Ка в простеньком домашнем платье-кимоно сидит на кухонном подоконнике.

– Кей-тян! – первым восклицает Макото. – Ты дома! Я очень рад тебе, дочка.

Девушка складывает ладони в приветственном жесте, молча кланяется отцу и сестре. «Что-то не так», – отчётливо понимает Акеми, и тревога медленно наполняет её душу. Чем дольше она вглядывается в безмятежное лицо сестры, тем беспокойнее становится самой. Акеми кладёт пакет с покупками на стол, приближается к сестре, бережно касается сложенных на коленях маленьких ладоней. Руки Кейко холодные, несмотря на жару и духоту в квартирке под самой крышей.

– Я тебя люблю, имо то[10], – произносит Акеми.

– Анэ…[11] Он не пришёл, – едва слышно шепчет Кейко.

Акеми обнимает сестру, прижимает её к себе и слушает, как бьётся её сердце – слишком спокойно, слишком размеренно. Ох, Кейко-звёздочка, как же некстати вспоминается утренний разговор с Сорси!.. Нет, это просто совпадение. Гуляка Ники действительно забыл. Забыл, струсил, напился и проспал. Да. Вот так и есть.

Бегут минуты, сёстры сидят на подоконнике, обнявшись. Акеми поглаживает распущенные волосы Кейко, убаюкивает её. Макото сидит перед низким столиком, закрыв глаза. Тишина в квартире звенит, как натянутая бечева. За окном понемногу темнеет.

Входная дверь открывается так тихо, что возвращения Жиля никто не слышит. Только когда он окликает каждого члена семьи Дарэ Ка по имени, его наконец замечают. Жиль включает свет в прихожей, и Акеми вздрагивает, едва взглянув ему в лицо. И понимает, что за слова сейчас прозвучат.

Мальчишка опирается спиной на обшарпанную стену в коридоре, хватает воздух ртом и всё никак не может сказать.

– Молчи! – умоляет Акеми, прижимая к себе Кейко, словно пытаясь спрятать. – Не надо! Не говори сейчас! Нет!

Жиль коротко выдыхает, но сказанное тонет в звенящем крике Акеми. Единственное слово – последнее – отчётливо слышат все:

– …убит.

Два дня спустя тело Доминика Каро перевозят в крематорий одиннадцатого сектора. Пока Сорси провожает в траурный зал двоих полицейских с крытыми носилками, Акеми получает краткие наставления от немолодого комиссара:

– Родственники приедут попрощаться через полтора часа. Отнесись как положено, погибший паренёк – брат одного из Советников.

– Знаю, – тихо вздыхает Акеми.

– Если мне доложат, что ты или эта рыжая оторва сделали хоть что-то не по высшему классу, – обеих на спецработы отправлю.

– Месье комиссар, – говорит Акеми, сложив руки на белом переднике форменного платья. – Это траурный зал крематория. Что здесь может пойти не так? Мы с Сорси – не более чем функции. Думаете, хоть кто-то из родственников умерших нас замечает?