Азиль

— Когда я сюда шла, я надеялась. Надеялась на ум и силу управленцев Азиля. И вместе со мной надеялись те, кто не хочет бойни на улицах. Только я ошиблась. Вы ничего не сможете сделать. Пока вы морите нас голодом, разрастается ненависть к вам. Попробуете подавить нас силой?

— И подавим, — со спокойной уверенностью вставляет слово Робер.

— Сколько вас? Тысяча, две, три? Против вас встанет весь Третий круг. И, возможно, Второй. Вы ещё не поняли? Теперь это город Рене Клермона.

— Надо было её под арест взять.

Пьер смотрит в окно на пляшущий по каменным плитам тротуара дождь. Голос его угрюм, лицо задумчиво.

— Плюнь. Обычная дерзкая девка, — дёргает плечом Бастиан.

— Ты не понял. Она нам сдала своего мужика. Не думаю, что после этого она проживёт долго. Здесь она была бы в безопасности.

— Нашёл кого жалеть.

— Чистый расчёт, никакой жалости. Девка много знает об этом… Рене.

— Мы тоже будем о нём много знать, когда полиция его возьмёт. Если возьмёт живым.

Уверенный тон Бастиана вызывает у Пьера вздох. Советник Робер приглаживает обеими руками непослушные рыжие вихры, барабанит по вискам кончиками пальцев. Похоже, нервничает.

— У меня ощущение нереальности. Абсурдности происходящего, — признаётся он, выдержав паузу.

— У тебя? — усмехается Бастиан. — У ответственного за безопасность?

Дождь усиливается, потоки воды несутся по тротуару, таща мелкий мусор. Ветер бьёт в окно, хлопает форточкой.

— Вот ты вспомни… Месяц назад кому-нибудь из нас могло прийти в голову, что в городе живут настоящие террористы? Двести шестьдесят девять лет стоит Азиль, и никогда не было подобных инцидентов.

— Память — штука странная. Людям свойственно забывать, что значит для них этот город. И что значим мы друг для друга. Где-то в книге жены увидел фразу «раскачивать лодку». Эти идиоты будоражат народ, не понимая, что…

Появление Канселье обрывает Бастиана на полуслове. Начальник полиции мрачен до черноты.

— Советник Робер, — он коротко кланяется Пьеру. — Вы должны на это взглянуть. Да и вам, месье Каро, не помешало бы…

От опущенных плотных штор в кабинете пыльно и душно. Бастиан дышит через рукав рубахи, не сводя глаз с экрана, на котором под щелчки проектора сменяют друг друга слайды. Фотосъёмка излишне контрастна, и потому изображения вызывают обострённое чувство отторжения и тошноту.

Тела. Брошенные друг на друга, похожие на груды тряпья. Щелчок, меняется слайд. Вспоротые животы, размозжённые головы. Ещё щелчок. Тёмные брызги крови на стенах. Наспех намалёванное «Свобода» и «Свободны!». Следующий слайд. Прозрачные глыбы, громоздящиеся в комнате с мебелью, которую вне Ядра могли позволить себе единицы.

— Стоп, — командует Робер. — Это что?

— Лёд, — отвечает сквозь зубы Канселье — как сплёвывает.

Бастиан вглядывается в изображение на экране. И видит вмёрзшие в лёд трупы. Мёртвые лица, перекошенные гримасой боли. Открытые глаза под бликующей прозрачной гладью. Щелчок, смена слайда. Женщина лет сорока пяти, щекой лежащая в луже крови. Щелчок…

— Это было из дома Сириля. А вот отснятое в доме Элуа, — комментирует начальник полиции.

Распятый на дверях голый мужчина с перерезанным горлом. Детское тело с обёрнутым вокруг шеи жгутом из светлой ткани. Бастиан заставляет себя смотреть на всё это.

— Хватит! — не выдерживает Пьер.

Он закрывает лицо ладонями, выдыхает с долгим глухим «Ааааааааааа…»

— Вам дать воды? — тон Канселье — само равнодушие.

— Это младшая дочка Элуа. Ей пять… ей было пять… — бормочет Пьер. — Её звали… звали…

Бастиан смотрит прямо перед собой. И видит не картинки на полотняном экране, а свою дочь. Рыжие кудри, заботливо расчёсанные Вероникой. Веснушки, щедро усыпавшие нос и щёки. Розовую круглую пятку, торчащую из-под пышного одеяла. Загадочных существ, нарисованных на обоях детской рукой. Гнездо из одежды, построенное в стенном шкафу. Тряпичных кукол, раскиданных по всему дому. Вышитую подушку на высоком стуле в столовой. Стопку пыльных затрёпанных книг со сказками. Отметки карандашом на двери детской: рост в два года, три, четыре, пять, шесть…

— Мы следующие, — глухо произносит Бастиан, заставляя всех обернуться.

В глазах Пьера Робера мечется ужас. Меньше всего Бастиан хочет, чтобы подчинённые видели ответственного за городскую безопасность таким — похожим на растерянного мальчишку. Он делает шаг вперёд, становится перед другом, закрывая его от всех.

— Пьер, — шёпотом окликает Робера Бастиан. — Возьми себя в руки. Мы все сейчас зависим от тебя. Понимаешь?

На лице Пьера сменяют друг друга страх, сомнение, беспомощность. Покажись он таким перед толпой — и всё, Ядро обречено.

— Бастиан, я боюсь… — давится словами он. — Я не знаю, что…

— Так! — рявкает Советник Каро. — Требую оставить нас с месье Робером наедине ровно на пять минут!

Удивительно, но его слушаются. Даже Канселье выходит, не сказав ни слова. И когда Пьер Робер поднимает голову, он встречается глазами с кем-то, лишь внешне напоминающим Бастиана Каро.

— Так не бывает… — жалко лепечет Пьер. — Дети… они своих же детей, своего же круга… женщин… Ты видел? Ты ведь тоже это видел?!