Азовский гамбит

— Как вы смеете?!

— Что?! Это как вы — грязная девка, смеете отдавать мне распоряжения в собственном доме? Мне урожденной графине Буксгевден!

— Вы пожалеете об этих словах!

— Убирайтесь прочь отсюда, иначе пожалеть придется вам!

В общем, ошалевшей от подобной отповеди Анхелике пришлось спешно ретироваться и думать каким образом можно вернуться в Кремль. Экипажей в Иноземной слободе было не так много и вряд ли кто согласился бы одолжить его незадачливой фрейлине покойной государыни. Оставались только ломовые возчики, из числа тех, что доставляли к царскому двору необходимые припасы, но их следовало еще найти и договориться.

В общем, на выложенную брусчаткой мостовую перед Теремным дворцом она смогла ступить только на следующий день. Слава богу, в карауле оказались Мекленбургские гвардейцы, и ей удалось пройти почти без урона. Ну, если не считать, пары хлопков по заднице! Быстро пройдя во дворец, она почти без сил добралась до своих покоев и, заметив соседку, почти простонала.

— Кайса, голубушка, распорядись, чтобы мне приготовили ванну!

— Да уж, помыться бы тебе не помешало, — заметила финка, даже не подумав выполнять ее распоряжение.

— Почему ты стоишь? — недоуменно спросила Анхелика.

— Во-первых, я тебе не служанка. А во-вторых, тебе прежде нужно показаться новой Дворовой боярыне. Она, кажется, хотела тебя видеть.

— Новой боярыне? Откуда она взялась? Я ее знаю?

— О, да, — не удержалась от язвительной улыбки Кайса.

К несчастью, бедной фрейлине так и не удалось привести себя в порядок, перед тем как она предстала перед новой главой женской половины дворца и потому она и без того чувствовала себя неловко, но когда их глаза встретились, Анхелике показалось, что земля уходит у нее из-под ног.

— Собирай свои вещи и проваливай отсюда! — коротко велела ей княгиня Щербатова, смерив презрительным взглядом, из под черной по-вдовьи кики.

— Ты?! — только и смогла пролепетать фрейлина.

— Я.

— Но ты не смеешь так со мной обращаться!

— Смею! И если ты немедленно не угомонишься, то не возрадуешься!

— Да я тебя, — кинулась на давнюю соперницу девушка, но непонятно откуда взявшиеся холопки схватили ее за руки и удержали на месте.

— На конюшню!

Надо сказать, что Анхелика оказалась не единственной, кто потерял свое место в тот вечер. Вторым был пришедший ко мне на доклад Грамотин.

— Ну, чем порадуешь, Иван Тарасьевич? — приветливо встретил я дьяка и указал ему на стул.

— Благодарствую, ваше величество, — поклонился тот, и осторожно присел на краешек, укладывая на столе рядом с собой принесенные бумаги. — А только порадовать мне вас нечем.

Что все так плохо?

— Государь, — состроил скорбную рожу дьяк, — к несчастью, сведения о том, что в деле могут быть замешаны бояре и церковные иерархи начинает обрастать подробностями. Уже и имена появились, и настоящие преступления за ними записаны с показаний видоков и допрошенных воров.

Я бегло проглядел переданные мне Грамотиным бумаги, прочитал знакомые имена и фамилии, особо отметив, что патриарх и его брат нигде не упомянуты даже вскользь.

— И что ж, Романовы никаким боком касательства к мятежу не имеют?

— Пока что так выходит… — осторожно ответил дьяк.

— Очень хорошо. А что по другим городам, с кем сообщались, кого подговаривали, где еще бунт учинили? Про то собрал ты сведения?

— Да, государь. Посылали они гонцов, сообщались с ватагами разбойными на смоленской и тульской укрАинах, там со времен вашего похода на Смоленск осталось не мало всякого народца воровского, грабят помещиков, на торговых людишек нападают да и на литовские пределы ходят почасту.

— А по городам и уездам что сказать можешь?

— Больше всего мятежников поднялось в подмосковных городах, далее не успело полыхнуть, уж больно скоро ваше августейшее величество с победой вернулись в столицу.

— А в Серпухове, что же, никто так и не заблажил? За вилы не схватился? Что там после нашего отъезда случилось, не знаешь?

— Воевода отписку вчера прислал, все тихо у них, разве что нескольким крикунам для вразумления батогов прописали, а опричь того, ничего не сталось.

Я помолчал, ожидая продолжения рассказа, но так ничего более и не услышал, Грамотин попытался перевести разговор на другую тему, но тут я, поглядев ему в «ясны очи», спросил:

— То есть, правды своему государю, ты, сукин сын, говорить не желаешь?

— Помилуйте, ваше величество! — изумился дьяк. — Все как на духу…

— С кем в столице сообщение имел, что знал о готовящемся бунте? — прервал я его причитания. — Сколь велика твоя доля в его подготовке? Говори сам, не то поволокут тебя, голубя сизого, на дыбу, там уж все расскажешь, да поздно будет.

Дьяк молча повалился на колени и стукнулся лбом о пол.

— Видит бог, государь, нет на мне вины!

— Не богохульствуй, собака. — Обернувшись к входу, крикнул, — Корнилий, веди стрельца.

В кабинет тут же вошел царский телохранитель в сопровождении двух своих подручных, ведущих Семена.

— Поднимись, — велел я совсем упавшему духом Грамотину, — нечего полы пузом протирать. Вот смотри, узнаешь чернобородого?

— Нет, — еле прошептал помертвевшими губами дьяк.