Азовское море и река Рожайка (рассказы о детях)

Солнце внимательно осмотрело стену, Славкину койку, его жесткий, задубевший от соленой воды чуб, сандалеты под стулом и, не понимая, почему мальчишка до сих пор спит, поднялось над крышами и деревьями деревни, поползло наверх. А Славка все спал: ворочался, вздыхал, кривил губы, водил пальцами по одеялу. Он сон волшебный видел, не хотел просыпаться. И не проснулся бы, потому что дел во сне было много. Да бабушка разбудила:

— Ты, чай, не заболел? Дай голову потрогаю.

Она прижала сухую ладонь к Славкиному лбу, а он буркнул обиженно:

— Ничего я не заболел! Поспать уж нельзя.

— Иди ешь, — бабушка прошамкала за ним во двор. — Да не гуляй сегодня допоздна, завтра рано вставать.

Позавтракав, Славка пошел на море, вспоминая прерванный сон. Красивый был сон. Приехал будто Славка домой, встретил друзей на речке Рожайке, кинул в воду морской волшебный камень, и раскинулось перед мальчишками настоящее синее небо. Большое — до Подольска. С кораблями, лодками, глиссерами, с волнами выше человеческого роста.

Настоящее получилось море из Рожайки. Смотрелось оно с высокого берега не хуже Азовского, и мальчишки бросились в его шумные веселые волны…

— Славка, привет! Уезжаешь завтра? — крикнул Колька, протиравший от пыли отцовский синий мотоцикл.

— Да. На море пойдешь?

— Не могу. На практику надо идти в школу, — Колька важно подмигнул ему, и Славка потопал дальше, вспоминая сон.

Бросились мальчишки в Рожайкино море, а плавать в волнах еще не научились, и на лодках грести тоже. Пришлось показывать, как это делается в настоящем море. Потом, уже на берегу, Славка засыпал друзей горячим песком, встал перед ними и стал рассказывать разные премудрости морские.

— А если в Рожайкином море появятся акулы? — спросил его кто-то из друзей.

— Акулы, говоришь? — важно улыбнулся Славка, но в это время с его волшебным сном что-то приключилось: раздались пистолетные выстрелы, полезла на мальчишек бостон-материя, а из моря — огромные морские свинки. И бабушка появилась.

Он шел по тропе вдоль балки, где они обычно копали червей. Балка быстро мельчала, превращаясь с каждым его шагом в небольшой овражек, который совсем растаял, сравнялся с осыпанной мелкой галькой дорожкой из дома отдыха на пляж. Славка вырулил с мягкой тропы на шуршащую гальку, прошел шагов двадцать, вступил в вязкий песок и остановился. Море!

Азовское, ребристое, — обиженное! Ну почему ты, море, обиделось на Славку?! Донки-удочки он не принес, чтобы выловить очередную порцию бычков, кишащих под мостиком? Ничего, другие мальчишки уже сидят на мостике! Он проспал самое полезное для загара время? Но он итак весь черный, не обижайся, море!

Славка оглянулся: по гальковой дорожке звонко шлепали шлепанцами отдыхающие. И он направился на свое любимое место, у обрыва. Там песок был желтый-желтый, горячий-горячий, мелкий-мелкий. Он разделся, пробежался, обжигая ноги, к воде, остановился у кромки моря. Ноги увязли во влажном песке, и по ним поползли маленькие букашки — морские свинки.

— Да ну вас! — Славка вошел в воду, свинки бросились в песок, закопались.

А море, хоть и обиженное, встретило Славку теплой, бархатной водой. Он шел по мягкому дну, хватал ладонями искрящееся море, обливался им и, когда тело его заблестело, темно коричневое, мокрое, на солнце, он выставил вперед руки, забарабанил ногами по воде, заколошматил саженками.

Долго он плавал, барахтался, нырял, бросал ладонями море вверх, к солнцу. Оно расцвечивало голубые капли сотнями цветов и искрилось радостью, уже не обижаясь на Славку, прощаясь с ним.

Вечером он оделся, забрался по крутогору и остановился над обрывом. Усталые волны медленно катились к берегу, помахивая Славке белыми лапами.

— Приезжай, Славка, на следующий год! Мы ждем тебя! — шептали волны, кричали чайки, шелестели колючки, и даже большие, с ладонь, пестрые бабочки, вспархивая то и дело над ним, повторяли шепотом хрустальных крыльев. — Приезжай, не пожалеешь!

— Конечно, не пожалею! — крикнул Славка и побежал собирать вещи в чемодан.

На реке Рожайке

Угольный утюг

Славку стояла спиной к кровати, но почему-то сказала:

— Проснулся? Полежи немного, я пока поглажу.

Разложила на столе белую рубашку его первой школьной формы, взяла левой рукой стакан, набрала в рот воды и как брызнет: сколько раз он пытался так красиво брызгать, ни разу не получилось. Тысячи крохотных капель воды с раскатистым хрустом зависли на миг в воздухе, разноцветно отражая утреннее солнце, и быстро опали на рубашку, а мама, наклонившись, растопырив руки, как большая птица, поставила стакан, одновременно подхватила с подставки на табурете чугунный утюг с дырками внизу, выпрямилась. Утюг проплыл над столом, замедлил ход как раз над рубашкой, мама чмокнула пальцем снизу по утюгу, мягко приземлила его на рубашку: та, равномерно обрызганная, влажно зашипела — то ли хорошо ей стало, то ли так принято у рубашек влажно шипеть. Славка приподнял голову, но мама почувствовала движение его любопытной души:

— Полежи чуть-чуть, немного осталось.

И опустила утюг на подставку.