Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Не жри это! Ты что, такой-сякой, обязан это жрать? Немедленно выплюнь, это просроченные конфеты! Шеф, жратва ведь, я бы это схавал! Ты, Саша, откуда знаешь такие слова, а, скажи мне! Как это с детского сада? Фелек! Садись там, с той стороны, а Саша сядет рядом со мной! Что это за беготня по комнате. Потом отдаст тебе!

Тем временем в соответствующем ящике уже лежала подписанная соответствующим лицом бумага о том, что имеется приказ раскулачить их и основать на базе их хозяйства госхоз или кружок сельских хозяек. Должна была приехать Польская кинохроника, а они тихо-тихо сидят, ни на какие стуки дверь не открывают, корову, которая мычала, заткнули кружевным платочком, еще довоенным. Матерь Божья! Так тихо сидят, как мы здесь перед судами и счетами. В конце концов через годик-другой, в году примерно сорок восьмом, усадебку эту у них все же забрали, и каждой пришлось самостоятельно устраиваться. Разъехались по всей Польше. Одна попала в Краков и поступила на госслужбу. Потому что знала языки, умела считать, тогда этого было достаточно. (Ты, Саша, еще на голову ему залезь!) А тетка Аниеля поехала в Варшаву и там получила квартиру в наследство от какого-то дядюшки, который, узнав о победе коммунистов, покончил с собой в ванне. Только страшно ей стало там, да и работы не было, вот и решила она поехать в Америку. Даже не стала «запасаться терпением», как советовали карты, поехала. Бриллиант — последнее, что оставалось от былых времен — то ли продала, то ли в вагине провезла. (Что это за смешки?) Ну в пипке, ну в пипке, ну в пипке, что тут смешного? Пипку что ль, такой-сякой, не видел? А через несколько лет, под конец пятидесятых, она вернулась на «Батории» [87]. И было с ней столько багажа, что он занимал всю каюту! Так что даже пришлось занять часть капитанской каюты. Одни свертки, вроде посылок из того карточного гадания, весь ее скарб, хлам, старые бумаги, одежда, кофеварки, тостеры, потому что тогда в США началось повальное увлечение разными электрическими кухонными приспособлениями. Аристократические семьи, как правило, все очень разветвленные, так что в порт ее пришли встречать какие-то совсем дальние родственники, те, что с более тонких веточек генеалогического древа. Дерева, у которого коммунистическая власть подрубила корни. Прибыли они, значит, в порт, а капитан вдруг спрашивает у этой семьи, есть ли у них в доме телевизор. Ну есть, а что такого? Да не нужен он вам — у вас такая тетка, что собою десять телевизоров заменит. Понятное дело, о телевизоре он спросил как о развлечении.

Началась разгрузка этих сотен свертков. Нанятые парни сопят, а у тетки ветер срывает с головы белую шляпку. Довезла она, однако, эти свертки до Варшавы, где доверху завалила ими всю квартиру на улице Желязной, доставшуюся ей от дядюшки-самоубийцы, который, как мы помним, покончил с собой в ванне. Вся квартира до потолка в свертках, квартирка-то однокомнатная. Кажется, оставила она только узкий проход от входной двери до туалета, до чайного столика и до кровати. Впрочем, она никогда не открывала входную дверь, потому что быстро вернулась в Штаты на пару лет. Видать, ту самую карту («Поедешь в США») когда-то вытянула, номер, если память не изменяет, семнадцать. Еще уголок у той карты был загнут, так всем хотелось вытянуть именно ее. О свертках-посылках — номер тринадцать. А еще жаловалась, что, дескать, ей, такой аристократке со всяким сбродом на Желязной приходится жить. Там же, где и моя бабка по еврейской линии, лучшее мыло… Что? Ну и что с того, что я это уже рассказывал?!

Стало быть, снова в Штаты, там она познакомилась с американцем и еще раз вернулась уже в новом имидже, а именно в ковбойском наряде — замшевая курточка с бахромой, кожаные штаны, сапожки. Венцом всей этой метаморфозы были большие солнцезащитные очки, шейный платок-косынка и муж-американец. Потому что приехала она с американцем, с которым там связалась и перед которым развернула картину воскрешения усадьбы. Захотела поднять усадьбу из руин. Саша, тебе это надо как подпаску талдычить, потому что ты не врубаешься. С американцем, которому она там расписала, что, дескать, она такая-растакая княгиня, аристократка и у нее большое имение, которое после коммунистического правления пришло в упадок, а потому его надо реставрировать и основать там ферму. Да, ферму, прибыльную ферму. Засеять поле генетически модифицированной кукурузой, каждый початок которой с твою, Саша, ляжку. Короче, приехали они в имение, где был тот госхоз, и когда американец все это увидел, то попросился по малой нужде до ближайших кустиков. Понимаешь, I go pipi тут, за сарайчиком, схожу проверю, нет ли меня в том конце двора.