Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

Наверное, ты, Сашенька, уже догадался, что больше она его не видела. Убежал полем, по-английски испарился, по-английски же спрашивал и мужиков: где тут ближайший аэропорт? Куда на Лас-Вегас? А у тетки Аниели в тот же момент испарились все фантазии. Посмотрела она на госхоз, сдвинула набекрень ковбойскую шляпу и направилась в сторону реализма. То есть на улицу Желязную, в свою малюсенькую варшавскую квартирку, заваленную, как мы помним, нераспакованными с пятидесятых годов свертками. И жила она там себе поживала среди коробок на какую-то пенсию. А когда раз в несколько лет кто-то из семьи навещал ее, то после рассказывал, что, наверное, она сошла с ума, потому что открывала дверь неизменно одетая в плащ-пыльник, застегнутая до последней пуговицы и перепоясанная как кающаяся грешница цепью. В мужских кальсонах. А в ванне у нее была гора грязной посуды: какие-то остатки фамильного фарфора, столовые приборы, тарелки, вазы, серебряные подносы. И все это лежало в ванне немытое многие годы. Потому что до войны была прислуга. А теперь гость сам должен был отмыть для себя чашку от многолетней грязи, и только потом она подавала чай.

И все это длилось годами, свертки не распакованы, тетка сумасшедшая, столовые приборы в ванне, где некогда оборвалась жизнь дядюшки. Пока наконец в восьмидесятые годы дальние ее родственники, самые что ни на есть мелкие листочки генеалогического древа, не стали получать посылки. Отправитель: тетка Аниеля, Варшава, улица Желязная. Открывают, а там… клочья ее американского дома. В одних свертках было то, что она сняла с холодильника, в других — что выгребла из самого холодильника в своей американской квартире, в третьих — какие-то ни на что не похожие ботинки по чикагской моде 50-х годов, а нам попались парик, протез, фото и письмо. Нам сильно не повезло! А ведь кое-кому достались и вполне приличные вещи, хоть и выдержанные в несколько старомодном дизайне: почти новые тостеры, электрочайники, фены. Попробовал бы ты в те времена достать в Явожне экспресс-кофеварку! Только новобрачным, да и то не всегда. А самое прикольное помнишь? Как через несколько дней пришла еще одна посылка от нее с десятками пар брюк самых разных периодов американской моды, и ты, Сашенька, в этих портках ходил, а Фелек смеялся, что выглядишь в них как пидор. Вот потеха была! А потом ты так переживал, что украинцы теткино имение разорили, что как шелковый две недели ходил, все угодить старался, спинку мне тер, отвары в постель носил и вообще — бальзам на сердце!

Через две недели я, Саша, призвал тебя на совет. Любопытство разбирало: у нее ли до сих пор тот бриллиант, что она в пипке в Штаты увезла? В этой заваленной квартире на Желязной? Я думаю, у нее еще должны быть по крайней мере золотые часы аристократических времен, а может, и не только они. Вообще неизвестно, куда девалась шкатулка с бижутерией. И знаешь, что еще я думаю… Что она уже… Ну что тетя уже в приличных летах и что надо быть начеку, держать руку на пульсе и в случае чего ехать туда, чтобы опередить других членов семьи в поисках шкатулки. Вместе поедем, только надо что-нибудь придумать, чтобы с ней войти в контакт, потому что, если мы о тетушкиной смерти узнаем из газетных некрологов, будет поздно, разве не так? Во! И знаешь что я еще тебе скажу… Ехать надо немедленно, прямо завтра!

Помнишь, как мы тогда настрополились? Всю ночь, бля, не спали и у тебя на чердаке, пока Фелека не было, водку пили да курили, по спине друг друга хлопали, да деньги все считали-пересчитывали, да бриллиант друг у друга из рук вырывали. Уж что-что, а в этом деле ты всегда первый был, это тебе не комнату убирать за собой. Решили — поедем под предлогом выразить благодарность за посылку, якобы так нас приятно взволновало, что тетя после стольких лет помнит обо мне. Ты будешь в роли моего (хи-хи) сына, а стало быть, и ей хоть и дальний, но родственник. Ой, Саша, чего у нас с тобой только не было, вспомнить — обхохочешься! Если тетка уже, что называется, дышит на ладан, то мы остановимся в каком-нибудь дешевеньком пансионате и каждый день будем ее навещать, как бы заботиться, а второй в это время будет шмонать заваленную квартиру. Как же мило мечтается на чердаке! Вино марки «Вино», чтоб ему… До конца жизни не забуду того похмелья. Если тетка будет в сознании, то план такой: чтобы ее растрогать, ты должен прийти к ней в одних из тех жутких порток из посылки. Что, дескать, пригодились, что, мол, носим. А если она будет в отключке, то сразу ее в ванну, связать, прочесать все. Поезд был один в пять с чем-то, проспали, второй — днем, вот на него едва успели. Короче, едем. Я клюю, ты клюешь. Я тебе тычка, ты просыпаешься, а я засыпаю. В конце концов ты прижался ко мне, тебя убаюкало, и проспал ты до самой до столицы.

Ты столичный?

А то! Столичный, столичный. Городской я, а ты, Саша, деревенский.

Ну деревенский я, и что?!

*