Б.Р. (Барбара Радзивилл из Явожно-Щаковой)

День добрый! Zdrawstwujtie! Заглядываю в кабину, а тут сюрприз — Кириллов никакой не мордоворот, а очень миленький, сладенький, чистый сердцем (по лицу видно!) мальчик лет эдак двадцати, улыбчивый, общительный. Без гонора и сметливый. Само собой, чистая украинская улыбка в пол-лица. Меховая шапка сползает на глаза. Второй, за рулем, — Иван из Симферополя, тоже точь-в-точь Алешка. Машину ведет, колбасу достал и смачно ест. Вестимо дело, голодный. Э, дык я с такими всю жизнь общаюсь, легко найдем общий язык. Кириллов сразу уступает мне место рядом с водителем, а сам идет спать назад, где у него удобная лежанка. Что-то бормочет насчет разбудить на границе и засыпает сном праведника среди свертков, водок, конвертов с деньгами. Как там у вас в Симферополе, небось, тепло уже, Крым ведь? Тепло.

Светать скоро будет, иду. Еще пока не Лихень, а уже при дороге образ Богоматери в сделанных из лент длинных лучах во все стороны. Так обозначают места явлений, придорожных чудес. Серо. Холодно. Немного проясняется над ивами, над тополями. Птичий клин на синем небе. Боже! Как же колотится сердце! Вот и дорога, вот и надпись на покосившейся жерди «Старый Лихень» и тут же рядом «Zimmer frei», пансионат «Утомленный паломник». А вот и новый костел у дороги, а на фасаде нарисован Папа Римский (непохоже) и Богоматерь, но так неумело изображена, что лицо как у Голоты[84]. Я перекрестился. Вот и холм, а вот и храм. Иду, пою духовные песни. Salve Regina! Сильнее в куртку кутаюсь, воротник поднимаю, но неожиданно в сетке нахожу теплый берет, доставшийся мне от Амаля. Надеваю набекрень для куражу, да и дует. Выгляжу в нем, должно быть, как наш церковный сторож. А бессонная ночь дает о себе знать, лицо горит, в голове темно, хочется есть. Иду. Ветер крепчает, воет, как лесопилка. Вхожу во врата святилища, по ступенькам. К Матери Пресвятой! С викарием поговорю, чтобы мою фигурку здесь починить и где-нибудь в садике под козырьком поместить. А как дар я повешу жемчуга, что у меня теперь на шее. Но пусто, морозно. Воздух прозрачен. Куда идти, не знаю; какие-то стрелки. Одна стрелка показывает на дом паломника «Ковчег», другая — на громадную надпись «КАТЫНЬ». Входишь как в ботанический сад, как в рощу. Нигде никого, чтобы хоть пастыря какого где встретить. Salve Regina! Саша, что ты там теперь поделываешь? Думаю, ничего благочестивого. Помнишь, какую профанацию в прошлом году ты устроил святым символам на спине своей? Ветер воет, точно Бог на небе на пиле играет. Зябко. Сверху мне открывается громадная пустая площадь. В небе парит орел. Комета в это синее утро выглядит как ярмарочный ветрячок на палочке, типа тех, которыми дядюшка торговал когда-то. Зависла над костелом, как над вертепом.

И вдруг на этот пустой плац перед зданием новой базилики маршем выходит подразделение солдат. Во главе с комендантом. Стоят посередине, лицом к алтарю и по команде то «ложись», то «встать» то ложатся, то встают и опять ложатся! Встать! Ложись! Ложись и лежи! И на колени! И ложись! И на лицо! И встать! И смирно! И вольно! И ложись! Гремят выстрелы в небо, во славу Приснодевы. Я на это смотрю с вершины лестницы, как они на фоне креста падают и встают. А на цоколе, на котором этот крест водружен, выбиты слова и подписано «Адам Мицкевич»:

Под крестом Господним, лишь под этим знаком
Польша будет Польшей, а поляк поляком…

А потом бредут по приказу. В морозное утро, в шесть часов, а ветер завывает, Бог на пиле играет, воздух серебряно-серый проясняется. Присоединиться что ли к ним? С ними вместе падать и вставать? С ними! Я — с ними, с польскими солдатами! Падать, в пыли валяться!

*

А помнишь, Александр Сергеевич, как перед самым моим отъездом, перед окончательным крахом, когда уже все завалилось, все горело, черт подал знак, что дело плохо и надо отправляться в паломничество, что без Божьей помощи ничего здесь не сделаешь? Умник, а картам, шельмам эдаким, все давно уже было известно. И только одно они твердили: что посылку получу, посылку, посылку, посылку. Любимая их песня. Ну допустим, приходит почтальон: подпишите здесь. А вот не подпишу! Ни хрена я вам не подпишу, потому что это наверняка из суда. Пока я не подписал, вы ничего не можете мне предъявить, не принимаю к сведению повестку! Вы ведь уже были у меня позавчера, я ведь вам и тогда ничего не подписал, вот и сегодня не подпишу, не подпишу, ничего не стану подписывать, нет меня дома, цветочки хожу по лесу собираю, желуди на военно-тюремный кофе.