Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Тем не менее, продолжает «Шивхей Бешт», он научил его некому имени Творца, и объяснил, что ему будет достаточно мысленно представить это Имя, и он явится к нему из Высшим миров и будет его учить и наставлять.

— А если я забуду это Имя? — испуганно спросил р. Цви-Гирш.

И тогда Бешт сообщил ему надежное мнемоническое правило, позволяющее твердо запомнить это Имя.

Основатель ХАБАДа р. Шнеур-Залман из Ляд, кстати, предупреждал, что к р. Цви-Гиршу ни в коем случае нельзя относиться как к простаку — он был таковым только по сравнению со своим великим отцом. На самом деле р. Цви-Гирш унаследовал многие способности Бешта, в том числе и его духовное зрение. Они были у него вдесятеро слабее, чем у отца, но ведь у Бешта они были почти безграничны! И что уж совсем не вызывает сомнения, так это то, что р. Цви-Гирш был великим праведником.

Когда пришло время молитвы, Бешт попросил позаботиться о том, чтобы был миньян и дать ему молитвенник. «Еще разок перемолвлюсь с Б-гом» — добавил он.

После этой молитвы р. Нахман из Городенки направился в Бейт-Мидраш — то ли для того, чтобы собрать там еще один миньян, то ли собираясь молиться в одиночестве, но с твердым намерением добиться отсрочки приговора Небес для Бешта.

Узнав о том, что р. Нахман удалился, Бешт заметил: «Зря он поднимает шум. Если бы он мог входить в те ворота, в которые я был вхож, то, возможно, был бы прок от его молитвы». Сама эта фраза означала, что перед Бештом в его земном теле начали затворять врата высших миров, но, видимо, он все еще многое мог.

Согласно «Шивхей Бешт», в это время пришла к нему неприкаянная душа одного умершего, чтобы он исправил ее, и Бешт гневно выкрикнул: «Восемьдесят лет ты бродишь по свету, и только сегодня узнал о моем существовании?! Изыди, негодяй!».

Сразу после этого велел слуге (видимо, имеется в виду Якель) выбежать на улицу и кричать всем, чтобы убирались с дороги, поскольку этот неприкаянный дух разозлился на слова Бешта и теперь может кому-то навредить. Так оно и вышло — от поднявшегося невесть откуда урагана повалилось дерево и едва не придавило дочь синагогального служки.

Затем, когда слуга вернулся, он увидел, как Бешт кому-то говорит в пространство: «Дарю тебе эти два часа, только не мучай меня!». На вопрос, с кем он это разговаривает, Бешт ответил, что с Ангелом Смерти — раньше тот боялся его, а теперь, получил над ним власть, стал куражиться. Очевидно, этими словами он хотел сказать, что предпочитает ускорить свою смерть, лишь бы она не была чрезмерно мучительной.

Спустя какой-то время после этого по сложившемуся обычаю в дом стали являться жители Меджибожа, чтобы поздравить Бешта с праздником. При виде гостей он нашел в себе силы встать и встать и произнес одну из своих последних проповедей.

Затем он сел за праздничную трапезу, и попросил Якеля принести большую бутыль медовухи, но тот, решив, что спиртное еще больше ухудшит состояние хозяина, выполнил его просьбу лишь частично — принес маленькую бутылку.

«Нет власти в день смерти, — заметил на это Бешт словами из „Коэлета“ („Экклезисаста“). — даже прислуга перестала меня слушаться! До сих пор я оказывал вам милость, а теперь окажите вы мне — выполняйте мою последнюю волю!».

Уже после того, как хасиды спели нигун «Пробуждение великого милосердия», Бешту понадобилось выйти. Якель, боясь, что он упадет по дороге, попытался увязаться за ним, но Бешт властным жестом остановил его.

— Чем этот день так отличается от всех остальных, что ты хочешь пойти за мной? Что ты во мне заметил? — спросил он.

Вернувшись, он сообщил ученикам, что в час, когда он умрет, в доме остановятся все часы. И в тот момент, когда он омыл руки, остановились настенные часы. Ученики тут же поспешили окружить Бешта со всех сторон, чтобы он этого не заметил, но всем стало ясно, что до его кончины осталось совсем немного.

— Что это вы так столпились? — заметил на это Бешт. — я знаю, что часы остановились, но нисколько о себе не тревожусь. Я точно знаю, что как только выйду из этой двери, сразу же войду в другую.

После этого он сел на постели, велел ученикам собраться возле него и дал своей последний урок Торы.

«Произнес он им слова Торы о столпе, по которому души поднимаются из нижнего Райского сада в верхний Райский сад, и о каждом из миров, и о том, что в мире душ, и о понимании чина служения. И велел им произносить „Да будет благоволение“. Ложился и садился несколько раз. И столь усердно направлял помыслы свои, что перестали они различать отдельные буквы. И велел укрыть его простыней, и стал так дрожать и трепетать, как во время осьмндацати благословений. А потом мало-помалу затих. И увидели, что остановился маленький зейгер (часы — П. Л.). Подождали какое-то время и поднесли перышко к его ноздрям. И увидели, что он скончался», — сообщает «Шивхей Бешт»[304].

Произошло это 7 сивана 1760 года.