Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

В историях о Беште, умеющем проникать в тайну перевоплощения душ, основатель хасидизма, таким образом, поднимается даже выше Аризаля, или, по меньшей мере, предстает прямым продолжателем его дела, фигурой, равной ему во всех отношениях. Кстати, во всех вышеприведенных рассказах они с Аризалем — ровесники или почти ровесники.

Таким образом, рабби Исроэль Бен-Элиэзер к 36 годам поднялся в своем духовном восхождении на необычайно высокую ступень, на которой до него стояли лишь величайшие духовные лидеры и учителя еврейского народа.

И то, что он, подобно Моше-рабейну, не спешил «раскрыться» и приступить к исполнению своей миссии, то есть фактически пытался бросить вызов Божественному замыслу, грозило навлечь на него гнев Всевышнего.

Глава 6. Перед «раскрытием»

Согласно канонической версии, после семи лет, проведенных в горах, в преддверии «раскрытия», Бешт с женой вернулся в Броды и снова появился в доме своего шурина р. Гершона Кутовера. Тот от всей души обрадовался сестре, стал расспрашивать ее, как им жилось все-эти годы, но при этом, казалось, не замечал своего непутевого зятя.

Услышав от Ханы, в какой бедности они жили все эти годы, каким непосильным трудом зарабатывали свой скудный хлеб, р. Гершон сжалился и предложил поселиться неподалеку от него, а также взять Бешта… в качестве слуги. Надо заметить, что прислуживать главе раввинского суда считалось в те времена довольно почетно, а, самое главное, это давало слуге и его семье небольшой, но все же достойный и надежный заработок. Да и Бешту было не впервой выступать в роли «прислужника талмид-хахама», если конечно забыть, что в первом случае его «господин» прекрасно знал, с кем он имеет дело, чего о р. Гершоне сказать было никак нельзя.

Но Бешт, похоже, намеренно взял на себя эту роль — зная, как в будущем изменится к нему отношение шурина и желая преподать последнему урок по преодолению гордыни.

Именно такой цели явно служило поведение Бешта в истории о том, как р. Гершон однажды велел ему взять на себя роль кучера и отвезти его в какое-то местечко. В пути р. Гершон заснул, а когда проснулся, то обнаружил, что их повозка стоит посреди огромной лужи, увязнув в грязи и глине так, что лошади не могут двинуться с места. Поняв, что из Бешта не только знатока Торы, но и кучера не сделаешь, р. Гершон набросился с упреками на родственника, а затем стал думать, как выбираться из этой ситуации.

Конечно, самым правильным было послать Бешта в ближайшую деревню за мужиками, чтобы те помогли вытащить повозку из грязи. Однако р. Гершон рассудил, что на такого шлимазела[103], как его шурин, полагаться точно нельзя, поскольку он может уйти и не вернуться, и решил идти в деревню сам. Но для этого ему пришлось пройти немало метров по грязи, запачкав свои дорогие сапоги, пока он, наконец, не добрался до конца лужи.

Но когда он уже шел обратно с мужиками, которых нанял, чтобы вытащить повозку, то увидел беззаботно едущего ему навстречу Бешта. На вопрос о том, кто же ему помог вытащить повозку и лошадей из лужи, Бешт беззаботно ответил: «Да никто, кроме Всевышнего. Хлестнул я лошадей, и они тут же без труда выехали». Тут бы, казалось, р. Гершону призадуматься, но он остался при своем мнении — что зять у него конченный недотепа, у которого ничего не ладится и которому не стоит давать даже простых поручений.

Р. Гершон вновь решил избавиться от шурина, и на этот раз предложил сестре деньги для того, чтобы она смогла арендовать корчму с небольшим постоялым двором в расположенной неподалеку от Брод деревеньке.

Супругов этот вариант вполне устроил. Жена Бешта держала корчму, которая приносила какой-никакой доход, а Бешт нашел неподалеку уединенный домик, в котором продолжал интенсивно заниматься Торой и Кабалой, то есть вел привычный для себя образ жизни. «Шивхей Бешт» добавляет, что это был все же не совсем домик, а «что-то вроде дома, вырубленного в скале», стоявшей на берегу реки Прут — подобно тому, как Аризаль уединялся в хижине на берегу Нила. Наличие поблизости реки позволяло ему ежедневно использовать ее как микву для ритуального очищения перед молитвой.

Как и в горах, он возвращался домой только по субботам, шел в имеющуюся при корчме баню, окунался в микву и облачался в белые одежды. В этот день он преображался — во всем его облике появлялось величие, его лицо, казалось, излучало свет и внушало трепет, но никто не был свидетелем этого преображения, кроме жены и детей — сына Цви-Гирша и дочери Адель.

Впрочем, иногда Бешт появлялся в доме и в будни — если на постоялый двор заглядывали гости, жена посылала за ним, чтобы Бешт им прислуживал.

В этом доме Бешт, согласно преданию, впервые вынужден был признаться в том, кто он такой на самом деле. Произошло это когда к нему в дом заглянул глава коломыйского кружка кабалистов р. Давид, отправившийся собирать пожертвования на Хануку, но сбившийся с пути и выехавший к дому супругов уже вечером, ко времени зажигания ханукальных свечей.