«…И не имел возможности учинять совместную молитву в своем доме, и собрал вокруг себя людей и молился с ними (видимо, на улице — П. Л.), а одет был в лапсердак из дерюги, и пальцы ног выглядывали из дыр в сапогах, ибо был он чрезвычайно беден. И перед молитвой, даже посреди зимы, ходил окунаться в микву, и во время молитвы падали с него капли пота величиной с горошину», — сообщает о тлустском периоде его жизни «Шивхей Бешт»[127]
.О жизни Бешта в Тлусте до нас дошло лишь несколько историй. Согласно первой из них, в Тлусте было двенадцать еврейских корчмарей, которые выплачивали градоначальнику плату за право держать свое заведение. Один из этих корчмарей был страшно беден, и не мог вносить арендную плату в назначенный срок, за что ему крепко доставалось от некого казака, видимо, поставленного городским головой для взыскания долгов.
Однажды, когда наступил очередной день выплаты аренды, корчмарь понял, что требуемой суммы у него нет и в помине, а еще немного явится тот самый казак и, узнав, что ему нечем платить, пустит в ход свои огромные кулаки; глядишь и убить может. В полном отчаянии он бросился к поселившемуся недавно в городе бааль-шему и рассказал о своей проблеме.
«Иди себе домой и не бойся. Сегодня, если будет на то Господня воля, у тебя будет хорошая выручка, а если и не хватит, то опять-таки не бойся ты этого казака, поскольку тот не сможет причинить тебе никакого вреда», — ответил Бешт.
День был базарным, и в корчме было столько посетителей, что ее хозяин не успевал всех обслуживать. Но необходимой суммы для оплаты аренды все еще не было, а в полдень, как и ожидалось, в корчму завалился казак, пылая от ярости из-за того, что до сих пор не получил причитающейся суммы. Сжав кулаки, он направился к корчмарю, но, не дойдя нескольких шагов, остановился, как вкопанный.
Так и стоял он, словно парализованный, не в силах сдвинуться с места. А корчмарь тем временем продолжал обслуживать все новых клиентов. Наконец, казак сообразил, что стал жертвой «еврейского колдовства» (ничего другого человеку того времени в подобной ситуации просто не могло прийти в голову) и стал просить корчмаря, чтобы тот избавил его от этой напасти.
Корчмарь снова направился к Бешту и стал просить снять с казака заклятие, так как вся эта история могла сильно разозлить градоначальника, да и за колдовство можно было сильно поплатиться.
«Скажи тому казаку, чтобы дал клятву больше никогда не притеснять евреев, и вмиг избавится от своей напасти», — ответил на это Бешт.
Корчмарь передал эти слова казаку, тот дал требуемую клятву больше не досаждать ни одному еврею до конца своих дней, и тут же исцелился от паралича. А корчмарь сосчитал выручку, и оказалось, что ее более чем достаточно, чтобы погасить долг по аренде.
Эта история мгновенно облетела не только Тлуст, но и его окрестности, значительно увеличив славу Бешта как чудотворца среди евреев, но вызвала злобу на «еврейского колдуна» среди христиан, которые решили отомстить Бешту, возведя на него кровавый навет. Вот как пересказывает эту историю Шмуэль-Йосеф Агнон:
«Убили необрезанного мальчика и подбросили его останки в дровяной сарай Бешта, и никто не знал об этом. Когда Бешт вернулся в канун первого дня
Около пяти лет Бешт обретался то в Бродах, то в Тлусте и Коломые (где в 1734 году снова встретился с Олексом Довбушем), но значительную часть времени, видимо, проводил в разъездах по всей Подолии и Волыни, целительствуя, помогая найти пропавшие вещи или людей, доказывая свою удивительную способность предвидеть будущее и помогая избавиться от той или иной нависшей над евреями угрозы, что почти всегда воспринималось как чудо.
К тлусткому же периоду жизни Бешта относится и первый совершенные им случай «воскрешения из мертвых», которых потом было великое множество. Шмуэль-Йосеф Агнон пересказывает его по популярному сборнику хасидских историй «Сипурей Яаков» («Рассказы Яакова»):
«В одной деревне неподалеку от Снятина заболела опасной болезнью одна богатая женщина. Послали за Бештом в Тлуст, чтобы приехал в деревню помолиться за нее. Отправившись в путь, подъехал Бешт к развилке, и вот: одна дорога поворачивает к деревне, другая — ведет в Снятин.
Уперлись лошади и не захотели идти к деревне, а пошли к городу. Возница стал их стегать.