Бабаза ру

Да, Он был поэт, сам по себе поэт, а ещё для одной рок-группы писал тексты, не настаивая на авторстве – «не жалко говна для хороших людей!». Волосы в ту пору он носил длинные, и курчавились они у него, мы же знаем, у кого вьются кудри. «Кудри вьются, кудри вьются, кудри вьются у блядей, отчего они не вьются у порядочных людей?» – он мне это и продекламировал в первый день знакомства, спросив: «А дальше знаете?» Я не знала, да что я вообще знала, восемнадцать лет только исполнилось, не поступила на филфак, детские сандалики, вельветовые брюки, свитер-самовяз, стрижка от Жени отросла, я была его кадр, естественно. «Потому что у блядей денег есть на бигудей, а порядочные люди денег тратят на блядей!» – «Хорошо. Правда? Нет, это не моё, Катенька. Прискорбно, но я так не умею!»

Ужасно ведь то, что ты говоришь с человеком так мирно, так доверчиво, а ведь он вполне может тебя взять и убить, а ты смотришь на него заранее, как на лучшайшего и прекраснейшего, кредит ему выдаёшь беспроцентный и платежей не требуешь вообще – такие мы были в нашем 1987 году. Когда нас всех, женских овец, связали и бросили мясникам на убой, конечно, мы были смелые и свободные, и при этом мы были безграмотные идиотки. Ладно, я была безграмотная идиотка. Я ничего толком не знала про постель. Не ожидала, что будет так больно в первый раз и так страшно. Неотвратимо. А уж когда он на третьем свидании сказал: «Тебе сегодня придётся в рот взять», я совсем опешила. Конечно, я знала про это, но никогда не думала, что придётся делать это самой. Сначала было противно и стыдно, он же ничего не объяснял, зачем это надо, просто констатировал факт, что сегодня придётся взять в рот. То, что было в постели, мы никогда не обсуждали за столом, я не представляла себе, какими словами говорить, а Эл не считал нужным. «Ты хочешь знать, что у нас такое с тобой, любовь или дружба? – спросил он однажды. – Отвечу тебе: не знаю!» То есть он так дружил, значит, подумала я не без печали, потому что дома у него вечно паслись «подруги», и они могли оказаться в том же положении, что и я, и тем же самым заниматься с Элом время от времени в постели. И им тоже приходилось, значит, брать в рот, а рты у некоторых были как мощные пасти, и куда было мне, с моими маленькими жалобными губёшками, с ними соревноваться? Любовь оказалась сопряжена с неизвестной наукой-практикой, ничего общего не имеющей с разными задушевными зигзагами. Скорее, что-то медицинское и спортивное проступало. В этой науке-практике были профессионалы, профессионалок я и отыскала, Тишка помог, и стала расспрашивать, бляди были говорливы, охотно делились опытом, но теоретическая подготовка в этих делах помогает слабо. Тренировка нужна, а откуда её взять? И здесь вышел анекдот – друг Тишка рвался предоставить мне искомый тренировочный предмет, аргументируя тем, что это будет дружеский массаж. Зато я смогу доставить блаженство своему Элу.

Моему Элу! Ясное дело, никогда он не был моим, никогда он не будет моим, да и что это может означать, в случае этих жутких омутов вместо глаз, и соблазна в уголках губ, и сотен разбитных девиц, без всяких материальных и духовных к нему претензий? Вот Вася – мой Вася, мой и больше ничей. Я только с ним поняла, какое это необходимое счастье для женщины – не какие-то «вообще мужчины», в расчёте на которых даются все эти кретинские советы («мужчинам нравится, когда…»), но только один, свой, личный мужчина, то есть муж. И как это замечательно придумано – вступать в брак девушкой, чтоб только ему, только для него, и тогда действительно ничего не стыдно и не страшно.

Но никакой сказки такой не получилось, ни у меня, ни у кого, я падшая, всё кончено. Я падшая, потому что меня уронили. Я не могу выяснить степень своей вины, я только прошу граждан судей учесть, что мне было восемнадцать лет и я была овца, начитанная овца, а про любовь знала из стихов и песен, что она есть обыкновенное чудо и таинственная сила, распоряжающаяся жизнью человека любого возраста, что она как нагрянет, так и всё, лапки складывай и подчиняйся. А про то, что придётся открывать рот, мне никто ничего не говорил.