Бабье царство. Русский парадокс

Вместо борьбы с коррупцией он предложил правительнице заслужить любовь гвардии. Офицеров теперь приглашали на все дворцовые куртаги (приемы), старательно и щедро отмечались полковые праздники. За несение караулов во дворце хорошо платили… Все эти заигрывания привели к тому, что дисциплина в гвардии начала стремительно ослабевать. Но Анна Леопольдовна не хотела да и не умела строго наказывать. В результате в Тайной канцелярии нарастал поток дел о «непристойных словах гвардейцев в адрес верховной власти». Она не знала нашего закона: «Или Ивану – в ноги, или Петру – в зубы».

Очередной поход гвардии на дворец

В казармах гвардии уже открыто ворчали о том, что на троне сидят немцы, с трудом говорящие по-русски, что правительница затворилась во дворце, не интересуется заботами гвардии, не понимает, что должна быть «матушкой» для своих гвардейцев. Елизавета – совсем другое дело! Искра Петрова!

В июне 1741 года во время прогулки в Летнем саду Елизавету подстерег преображенец Грюнштейн вместе с несколькими гвардейцами. Они предложили ей устроить переворот. Но Елизавета предпочла сказать: «Разойдитесь и ведите себя смирно. Время действовать еще впереди».

Однако Грюнштейн начал часто наведываться во дворец к Елизавете. Он стал ее связным. Через этого главного заводилу она поддерживала непрерывную связь с Преображенским полком и сама была в полку любимой гостьей.

Все это время Ушаков непрерывно сообщал Остерману об участившихся посещениях Елизаветой гвардейских казарм. В ноябре 1741 года у Остермана созрел план: отправить опасную гвардию на фронт – воевать со шведами.

Но о тайном плане… узнали в казармах! Грюнштейн тотчас явился к Елизавете и сказал, что надо поторопиться – положение благоприятствует. Гвардии очень не нравится в наступившую ужасающую стужу (необычайно морозный выдался ноябрь) отправиться из теплых казарм на фронт – проливать кровь… Созрело настроение для решительных действий. Беспощадной зиме и пулям на фронте гвардейцы предпочитают изгнание немцев из Зимнего дворца… Но колесо заговора нуждается в смазке (он знал жизнь, этот крещеный еврей, вчерашний неудачливый купец, ставший удалым русским гвардейцем).

У Елизаветы не было денег «для смазки». Она поспешила встретиться с Шетарди, но тот смог дать немного. Новые тайные встречи Лестока с французским посланником удачи не принесли, больше денег маркиз не выделил.

Грюнштейн уговорил Елизавету заложить драгоценности. И как когда-то Меншиков вручал деньги гвардейцам, чтобы возвести на престол ее мать, так теперь Грюнштейн передал ее деньги в казармы – поддержал энтузиазм гвардии.

Но Ушаков знает свое дело. Сначала он, а потом канцлер граф Головкин сообщают Анне Леопольдовне о заговоре. Об этом же пишет ей любовник Линар. Наконец, о заговоре Елизаветы постоянно твердит Остерман…

Однако Анна Леопольдовна упрямо не верит, они с Елизаветой большие подруги, они поверяют друг дружке свои сердечные тайны. Да и зачем этой красавице заговор? Власть? Ей нужны красивые мужчины, а не власть!

Но Остерман показывает Анне письмо, которое получил (или составил сам на основании доносов своих агентов). Осведомитель Остермана пишет, что заговорщики уже готовы выступить. Остерман умоляет Анну действовать, просит арестовать главного заговорщика – лейб-медика Лестока, который все чаще встречается с французским послом…

Выслушав Остермана, правительница… показала ему очаровательную кружевную сорочку для младенца-Императора! Она вся в материнских заботах и любви! Остерман молча посмотрел на сорочку, потом так же молча откланялся.

Чувствуя свою вину и желая задобрить надоедливого старика, Анна решила строго побеседовать с Елизаветой. И чтобы более не искушать судьбу и покончить с правами Елизаветы и ее племянника – объявить себя Императрицей…

На куртаге во дворце 23 ноября правительница играла в карты с Елизаветой. Неожиданно прервав игру, Анна Леопольдовна попросила Елизавету пройти с ней в соседнюю залу.

Они стояли друг перед другом: высокая, стройная рыжеволосая тридцатидвухлетняя красавица Елизавета и двадцатидвухлетняя Анна. Она, конечно же, терялась рядом с великолепной Нимфой – невысокая, полненькая, с темными волосами и нежным, очень детским лицом. Ей трудно говорить неприятное Лизаньке, они ведь подруги. К тому же та старше на целых десять лет. Но она заставила себя. Прочла Елизавете вслух письмо, переданное Остерманом.

После чего, пытаясь быть строгой, сообщила подруге: если визиты Лестока к Шетарди не прекратятся, хирурга арестуют.

Опытная Елизавета тотчас включила главное оружие – слезы поруганной невинности. Сквозь горькие рыдания она отрицала всё, жаловалась на то, что их нарочно хотят поссорить. Уверяла, что Лесток никогда не бывал в доме Шетарди (что было правдой, они встречались тайно в других домах). Но если ей не верят, пусть арестуют Лестока. Никогда у нее не было в мыслях замышлять против подруги. Она слишком богобоязненна, чтобы нарушить присягу, слишком любит Анну. Все придумывают и пишут ее враги…