Бабье царство. Русский парадокс

Новобрачных в халатах привели в покои Императрицы, и они встали на колени перед Елизаветой. Императрица благословила их. Потом три дамы – ее мать, принцесса Голштинская и Румянцева – дали последние наставления молодым и удалились.

Наступила ночь новобрачных. И то, что случилось тогда (точнее, то, что не случилось), станет началом трагедии наследника престола Петра Федоровича.

Жизнь как бал

С первой минуты царствования Елизаветы Петербург утонул в танцах.

И тон задавала она сама. Она замечательно танцевала и французские (ее учил французский танцмейстер), и русские танцы. Танцы сменялись театром: ее двор превращался в театральное фойе – французская комедия, итальянская комическая опера… Знаменитые труппы облюбовали Петербург. И вновь – балы и маскарады. Балы в Петербурге прервала коронация, перенесшая вихрь танца в Москву. Но по возвращении петербургский танцевальный марафон продолжился… Маскарады и балы следовали один за другим, непрерывно. Но как не похожи были эти елизаветинские развлечения на варварские полуоргии – пьяные ассамблеи ее отца. «Петр привил России науку, Елизавета – вкус», – справедливо писал наш великий поэт. И это был французский вкус. Он победил вместе с Елизаветой. С нее начинается галломания, продолженная Екатериной Великой. Франция, тщетно пытавшаяся изменить проавстрийскую российскую политику, без всякого боя завоевала жизненный уклад высшего общества. Петербург стал столицей галломании. И так будет до конца Империи Романовых…

«Ах, эти французы! Без них не знали бы мы, что такое танцевание, как войти, поклониться, напрыскаться духами, взять шляпу и одною ею разные изъявлять страсти и показывать состояние души и сердца нашего… Что ж бы мы сошедшим в женское собрание говорить стали? Разве о курах да цыплятах… Без французов разве мы могли бы назваться людьми!» – с радостным самобичеванием (к которому у нас так склонны) писал в 1774 году журнал «Кошелек».

Теперь даже любовные записки писались на чудовищной смеси русского и французского. У всех знатных вельмож появились французские повара. У Елизаветы был самый знаменитый – Фукс… В порыве восхищения его искусством щедрая Императрица наградила повара… военным чином бригадира (полковника) и гражданским чином статского советника (генерала)! Французское посольство поставляло к ее столу трюфели и паштеты. Персики, апельсины, устрицы привозили из Франции на кораблях в Кронштадт. Узнав, что во дворце Трианон ужин французского короля поднимает «чудесная машина», Императрица распорядилась в своем дворце в Петергофе построить такую же. Она собирала гостей на втором этаже, затем там раздвигался пол и появлялся накрытый столик с едой.

Муки красоты

Все это время за Елизаветой неотступно следили молодые насмешливые глаза жены наследника престола – Великой княгини Екатерины Алексеевны.

Екатерина беспощадно описала быт Императрицы – жилые комнаты ее дворцов, куда обитатели уходили из роскошных парадных зал. Эти комнаты поражали убожеством: двери не закрывались, сквозь оконные рамы дул ветер, протекали крыши, по сырым стенам струилась вода… Мебель, как правило, путешествовала из дворца во дворец вместе с Императрицей и после многих переездов по ужасным дорогам находилась в соответствующем состоянии. Описала Екатерина и саму Елизавету – трудную, напряженную жизнь красавицы.

Казалось, физическая красота должна была защищать Императрицу от ревности к другим красивым женщинам. Но все было наоборот. Красота, вместо того чтобы стать для нее источником радости, стала предметом постоянного беспокойства… Ее великолепная красота сводила с ума не только мужчин, но ее самое. Красавица-Императрица жила в постоянных заботах о своей привлекательности. Как только в Петербург приплывали французские суда, первыми на борт поднимались посланцы Елизаветы. Они сметали все новинки моды раньше других дам Петербурга. Те обязаны были терпеливо ждать, пока посланные Императрицей обирали судно…

Маскарады и балы она сделала рыцарскими турнирами красоты, где первый приз был присужден до соревнования… Она никогда не надевала на бал одно и то же платье дважды. Зато в течение бала два раза меняла туалеты. Становясь старше, грузнее, она сильно потела и начала менять туалеты три раза… После нее во дворце остались пятнадцать тысяч платьев. Прибавьте четыре тысячи платьев, сгоревших во время пожара… А сундуки с тысячами пар туфель, бессчетными чулками и сотнями кусков французских материй, которые она скупила только для того, чтобы ими не воспользовались другие дамы!

Она все время изобретала новые способы продемонстрировать свою красоту. Если на первых порах это был водопад новых и самых модных платьев, то вскоре она ввела в действие еще одно воистину непревзойденное оружие – свои стройные и очень длинные ноги. Но как явить их миру, если они находились в тюрьме из кринолинов и юбок до полу? Придумала!