Бабье царство. Русский парадокс

Правда, оставалось загадкой, почему осторожнейший пятидесятилетний Панин согласился на предложение девятнадцатилетней девушки. Очень опасной – в силу ее огненного темперамента и готовности к самым безумным поступкам. Как утверждала злая молва, Панин долго колебался. И чтобы покончить с его колебаниями, добродетельная девица поступила галантно – переспала с любвеобильным, весьма немолодым вельможей. Дашкова впоследствии горячо отрицала сплетню, рассказывала о безумной любви к мужу. Что же касается ее привлекательности, то о ней можно сказать насмешливыми словами ее кумира Екатерины: «она красивее… только своей сестры»… По другой версии, эта удивительная решимость Панина объяснялась тем, что он был… тайным отцом Дашковой.

На самом деле у Панина имелась важнейшая причина примкнуть к заговору: он мечтал, чтобы на трон сел сын Екатерины, его воспитанник Павел, а Екатерина стала бы при нем регентшей. Это было тайным условием его участия в заговоре. Как мы узнаем в дальнейшем, он мечтал воспитать Павла просвещенным монархом, который подарит России конституцию и верховенство закона.

Юная Дашкова пугала заговорщиков своим темпераментом… Но отказаться от ее участия было бы безумием, ведь она каждый день общалась с сестрой – любовницей Петра и дядей-канцлером, главой правительства. Через нее заговорщики знали буквально о каждом шаге во вражеском лагере.

Кроме того, она страстно распространяла нужные слухи о Петре Третьем: «Я… ясно видела, чего должна была ожидать Россия от наследника – человека, погруженного в самое темное невежество, не заботящегося о счастье его народа, готового управлять с одним желанием – подражать прусскому королю, которого он величал в кругу своих голштинских товарищей не иначе как «король, мой господин». И ей верили, зная ее близость к трону.

Заговорщик… Петр Третий!

Но самым успешным заговорщиком оказался… сам несчастный Император. Несмотря на все свои благодетельные реформы, Петр Третий делал все, чтобы о них забыли, чтобы заговор победил…

Началось это с первых дней царствования. Нескончаемая церемония похорон тетки-Императрицы казалась Петру нелепой. Он не умел притворяться, не хотел понимать, что это умение – важнейшая обязанность властителя. Он открыто скучал на похоронах Императрицы Елизаветы, в то время как жена Екатерина умело скорбела – изливала потоки слез, и казалось, этот водный резервуар бездонен. Петр – лютеранин, до приезда в Россию воспитывался в лютеранской стране. И поклонение иконам («доскам») и мощам давно умерших святых – все это казалось ему диким. Находясь в церкви и стараясь унять душивший смех, он корчил рожи, перемигивался с голштинцами, оскорбляя молившихся русских… В это же время прирожденная отличница и великолепная актриса Екатерина, выучившая православные обряды, усердно их выполняла.

Не дремала и Церковь, которую Петр восстановил против себя своими указами… В результате родился опаснейший слух, который умело поддерживали заговорщики: будто Петр решил уничтожить отеческое православие. Так объясняли все его прогрессивные законы о свободе вероисповедания, о запрещении преследований раскольников, о секуляризации церковных земель. Говорили, что Царь так ведет себя в церкви, потому что ненавидит истинную веру и оттого преследует «истинно православную жену» (кстати, «истинно православная», став Императрицей, проведет ту же секуляризацию, но не забудет при этом славить православие, усердно молиться и ходить на богомолье).

Но самым страшным для репутации Петра оказалось «второе чудо Бранденбургского дома» – как назвал его Фридрих Великий. Императрица Елизавета скончалась. Мир с поверженным Фридрихом, возвращение земель, захваченных русским войском, – этого не могли простить ему ни армия, ни гвардия, ни общество. В отдельном параграфе мирного договора с Фридрихом говорилось: «…оба государя, искренне желая соединиться еще теснее для безопасности своих владений и для взаимных выгод, согласились приступить немедленно к заключению союза». Это был новый военный союз со вчерашним врагом против вчерашних друзей – Дании и Австрии.