Бабье царство. Русский парадокс

Эта блестящая интеллектуалка позволила себе быть совершенно свободной от рабства приличий, которое налагали на женщину ее возраст и пол. Императрица решила вести себя как Император.

Будучи Самодержицей, она утверждала: все, что исходит от Самодержца, священно. Самодержец – Зевс, спустившийся с Олимпа. Каждый миг его существования – подарок подданным. Его туалет, его отход ко сну – праздник для допущенных лицезреть. Его страсти – это страсти Божества. Франция восхищалась любовницами великого мужчины – Самодержца Людовика Четырнадцатого, «короля-солнце».

И ее любовники – так же священны. Они должны радовать не только ее, но и всех подданных. Она бросает феминистский вызов Европе – подробно описывает фаворитов Гримму, который должен был оповещать мир о ее монарших радостях.

Английская королева Елизавета и датская Христина убивали неверных любовников. Екатерина не только отпускала их с миром, но награждала, и весьма щедро. Потому что все ее любовники, кроме троих (Григория Орлова, Григория Потемкина и юного Ланского), были для нее не более чем куртизанами, даже когда она пыталась превратить их в своих помощников.

«Мне не позволяли ни с кем видеться и держали взаперти», – справедливо скажет ее Фаворит Васильчиков. Ибо к нему (к ним) относилась как с содержанкам. И когда они оказывались «скушными и душными», она отпускала их, наградив «за службу», как награждали девок мужчины в борделях. А коли они ее обманывали или бросали, она их жалела, как и положено богине, одарившей любовью обычных смертных, которые дар божественный не оценили. И, отпуская несчастных глупцов, возмещала деньгами их несчастье – потерю ее, Богини. И свой бездонный резервуар слез она включала… по поводу их несчастья. И, наградив их и поплакав о них, тотчас их забывала…

Потому она и была обижена, когда муж Потемкин обращался с ней, как с обычной женщиной, – зная об измене Мамонова, щадил ее. «Возможно ли, чтоб вы меня не знали до такой степени… Вы исцелили бы меня сразу, сказав правду». Она негодует – неужели и он не понимал, кто все эти Мамоновы для нее?! И как уже говорилось, она не позволила своим придворным, этим жалким смертным, осмелиться жалеть ее, богиню! Потому так быстро появился «Чернявый». Когда выносили вещи изменившего фаворита, уже вносили в те же апартаменты вещи фаворита нового. Она не меняла эти Апартаменты Любви, потому что они принадлежали должности – куртизана, наложника. Но общество и в России, и в Европе оказалось не готовым к такой революционности «великого мужа Екатерины»… В результате Северная Семирамида получила второй столь же популярный титул – Северная Мессалина…

«Храм пороку, сооруженный в сердце Императрицы», – сказал о ней современник, историк князь Щербатов. «Историю Екатерины Второй нельзя читать при дамах!» – написал наш великий публицист Герцен. «Позором Семьи» назвал ее внук, весьма любвеобильный Император Николай Первый.

Дуралеюшко

В разгар ее истории с Мамоновым – мук ревности, обретения Чернявого – европейский уклад был взорван: народ в Париже, в столице мира, восстал и взял Бастилию. Но даже эта пугающая новость не омрачила ее счастье. Богиня полюбила ничтожного маленького мальчика. Время гигантов – подобий Орлова и Потемкина – для нее прошло.

Платон Зубов оказался тем, кто ей был нужен – болезненный красавчик-внучок, радость бабушки. О нем можно заботиться. Правда, ребенку отнюдь не девятнадцать, как она уверяла Потемкина, а двадцать второй год… По тем временам, когда в сражениях участвовали шестнадцатилетние, он весьма зрелый мужчина. Но она хочет видеть его совсем юным – повторить с ним историю нежного ребенка Ланского.

Но как бывает с ничтожными людьми, природа, обделив талантами, наградила Платошу хитростью… Зубов быстро понял Екатерину и с энтузиазмом начал ей подыгрывать… Она любит учить детей – и он, оказывается, страстно желает учиться… Ее секретарь Храповицкий записывает, как трудно «Чернявый постигает самую простую канцелярскую работу».

«Дуралеюшко» – так называет Храповицкий Платона Зубова в своих записках. Именно так будет звать его двор – конечно, шепотом, за глаза. Но прилюдно придворные привычно раболепствуют перед новым фаворитом. И она радуется этому поклонению двора.

Любовник-сынок-внучок захватывает нестареющее сердце. Ее пылкое воображение так ему помогает… Уже вскоре Платоша начинает выбивать денежные должности для своих братьев. И это… приводит ее в восторг. «Скромный Чернявый заботится не только о себе». «Оба брата сердца предоброго…» – пишет она Потемкину о хапугах Зубовых.

Даже Салтыков, пославший Зубова в ее постель, встревожился стремительным взлетом Платоши. Дуралеюшко ни в чем не знал отказа и наглел с каждым днем. Салтыков посмел намекнуть Екатерине на слишком юный возраст фаворита. Она благодушно, с очаровательной насмешкой над собой, ответила: «Отечество должно быть мне благодарно за то, что воспитываю для него таких прекрасных молодых людей…»