Бабье царство. Русский парадокс

На том последнем приеме в Зимнем дворце она – сама величественность! Должна была состояться помолвка ее любимицы, красавицы-внучки, с юным шведским королем. Ее двор – дамы и кавалеры – поражал в тот вечер водопадами драгоценностей. Съехались все послы. Невеста была сущим ангелом. С минуты на минуту ждали приезда жениха, но… Юный шведский король так и не появился.

Религиозный вопрос, очень важный для короля, не был улажен глупым тщеславным Дуралеюшкой, который взялся за это дело. И вернувшийся с переговоров Платоша сообщил Екатерине, что мальчик-король отказался приехать на свадебный сговор. Он не побоялся оскорбить ее на глазах всей Европы… При этом известии у нее случился первый удар. Она застыла с открытым ртом и не могла выговорить ни слова.

Через несколько мгновений речь к ней вернулась. Но свадьба не состоялась…

На троне-стульчаке

В начале ноября была гроза – очень редкая для Петербурга в это осеннее время. Когда Екатерина вышла на крыльцо, – писал в своих мемуарах ее современник Глинка, – полыхнула змеевидная молния, и она вдруг сказала: «Это за мною. Видно, скоро я умру».

Но умерла самая романтическая из русских Императриц совсем не романтично…

Четвертого ноября вечером в Эрмитаже собрался ее избранный кружок. Шутили много, вечный балагур Лев Нарышкин был в ударе, она благодарно сказала, что чувствует от смеха даже легкую колику. Несмотря ни на что, она оставалась оптимисткой, приверженкой радостной «улыбательной» жизни.

В свое последнее утро, 5 ноября, она проснулась рано и на обычный вопрос верной Перекусихиной «Как почивали, матушка?» последовал ее обычный вежливый ответ: «Такой приятной ночи давно не проводила».

Выпив кофе, приняла Дуралеюшку, потом удалилась в гардеробную (в туалет). Долго оттуда не выходила. Слишком долго…

И вот уже Перекусихина и три старых камердинера налегли на дверь. Дверь открылась. Они увидели пустой стульчак… Стульчаком русской Императрице служил… польский трон! Этот трон, захваченный знаменитым полководцем Суворовым, она презрительно превратила в стульчак… Рядом с троном-стульчаком слуги увидели ее. Она, видно, сползла с него и полусидела на полу – глаза закрыты, багровый цвет лица… Екатерина хрипло дышала. Подоспели еще слуги. Вшестером сумели перетащить ее в спальню. Но поднять на кровать не смогли – так она была тяжела. Да и слуги постарели, она редко меняла их, привыкала к ним и не замечала, как они стали немощны.

Уложили Императрицу на полу, на сафьяновый матрас… Дежурный медик хотел пустить кровь, но Дуралеюшко не дал. Велел ждать лейб-медика.

Пришел лейб-медик Роджерсон. Он велел ее не трогать, оставить на полу. Пустил кровь, поставил пиявки. Объявил: «Надо готовиться к худшему, удар был в голову».

И тотчас началось… Брат фаворита Николай Зубов немедля помчался в Гатчину – первым объявить Павлу весть, которую наследник ждал столько лет (это был тот самый Зубов, который через пять лет будет участвовать в убийстве несчастного Павла).

В путь на трон!

И вот уже из Гатчины мчится в Петербург карета Павла, который в семь лет стал наследником престола, хотя должен был стать Императором… Только теперь, через тридцать пять лет, он дождался своего часа.

Павел волнуется. Он знает о тайном завещании матери, по которому Царство передается его сыну Александру. Сам Александр рассказал об этом отцу. В карете рядом с Павлом – камер-юнкер Федор Ростопчин. Тот самый, который через шестнадцать лет, во время нашествия Наполеона, будучи московским генерал-губернатором, устроит знаменитый «пожар Московский», с которого и начнется гибель Наполеона. Сейчас, поучаствовав в войнах с Турцией и Швецией, бригадир и камер-юнкер Ростопчин прикомандирован ко двору Павла. Павел его любил и даже как-то сказал: «Он необходим мне как воздух».

Ростопчин в воспоминаниях описал этот путь на трон. В дороге Павел встретил множество карет – это мчались к нему в Гатчину курьеры, посланные многими вельможами. Все торопились присягнуть новому хозяину…

Наступал вечер. У Чесменского путевого дворца Павел остановил карету, вышел из нее. Вместе с ним вышел Ростопчин. Тихая, таинственная, холодная ночь, все небо – в звездах. Павел молча смотрел на звезды. «Ах, Ваше Величество, какой момент для вас!» – сказал Ростопчин. «Обождите, мой дорогой, обождите. Я прожил сорок два года. Господь меня поддержал; возможно, Он даст мне силы и разум, чтобы выполнить предназначение… Будем надеяться на Его милость».

Парад подлости

Было десять вечера, когда карета Павла въехала во двор Зимнего дворца. Он торопливо прошел в спальню и увидел мать. Она лежала на полу, укрытая до подбородка белой простыней. Лежала неподвижно с закрытыми глазами! Он сделал, как должно – встал на колени и прижался губами к ее руке…

На рассвете следующего дня читали глухую исповедь и причастили бесчувственное тело. Павел занял угловой кабинет матери, смежный со спальней, где на полу, на сафьяновом матрасе, она по-прежнему умирала.