Бабье царство. Русский парадокс

Грамота (точнее, длиннейший историко-политический трактат) начинается с лжеистории династии – с изложения мифа о происхождении московских Царей от римского кесаря Августа. Согласно грамоте, провозглашенный Царем юный Михаил Романов был не только родственником Рюриковичей, но и «близким другом Царя Федора», последнего Рюриковича на троне. Однако Михаилу дружить с Федором было непросто, ему ведь исполнилось всего два года, когда его «близкий друг» Федор умер… Да и шапка Мономаха, в которой венчался на царство Михаил, была также очередной наивной выдумкой. По официальной версии, она считалась даром Византийских Императоров. И будто бы была подарена как символ преемственности самодержавной власти от Византии (Второго Рима) Третьему Риму – Москве. На самом деле это была всего лишь богатая татарская шапка – золотая тюбетейка XIV века, видимо, подаренная татарским ханом Узбеком московскому великому князю Ивану Калите. Такими дарами награждали татарские завоеватели за преданность и покорность. При Иване Грозном, когда оформилась идея «Москвы – Третьего Рима», традиционная татарская тюбетейка превратилась в византийский венец. Для этого ее украсили крестом, драгоценными камнями и соболиным мехом. Как пишет князь Долгорукий, выдумка должна была поддержать главнейшую идею: Романовы были избраны на царство Самодержцами, и Самодержавие на Руси – строй, освященный Историей и Церковью.

Такова версия Долгорукого. Но об ограничении самодержавной власти при Михаиле говорил не только Долгорукий в XIX веке. Свидетельствовали об этом и современники событий в XVII веке. В середине столетия русский подьячий (делопроизводитель) Посольского приказа Григорий Котошихин, отказавшийся писать донос на сослуживца, бежал за границу. Он поступил на службу в Швеции и там по заказу Шведского правительства написал сочинение «О Московском государстве». Он утверждал, что Царя Михаила Федоровича выбрали на царство с «записью», в которой избранный Государь обязывался никого без суда не казнить и все дела делать сообща с боярами и думными людьми. Этой «записи», естественно, не сохранилось. Если она и была, то Филарет должен был ее уничтожить. Об ограничении Самодержавия при Михаиле пишет и голландский купец Исаак Масса в «Кратком Известии о Московии». Николай Костомаров приводит его слова: «…Царь Михаил Федорович в случае важных дел собирал земскую думу [Земский Собор. – Э. Р.] из выборных всей земли и вообще во всех делах действовал заодно с боярским приговором, как и значится в законодательных актах того времени».

Возвращая Самодержавие Ивана Грозного, Филарет перестал собирать Земские Соборы, где представители всех слоев населения (кроме крепостных) обсуждали политические, административные и экономические вопросы. Его правнук Петр Первый вообще их упразднил.

В авангарде передовой Европы

И вот теперь Долгорукие (Василий Лукич и Сергей Григорьевич – известные дипломаты) и Дмитрий Михайлович Голицын задумали сделать то же, что сделали их соседи и враги – шведы. Россия должна была стать сестрицей Англии и Швеции. Шведские вельможи, натерпевшиеся от бесконечных войн Карла Двенадцатого, не хотели, чтобы на троне появился новый великий полководец, заставляющий страну работать на военную славу. После гибели Карла они пригласили на престол его сестру. Дали ей корону и почет, а она за это отдала власть Высшему Совету – Риксдагу, куда входили представители знатнейших фамилий.

И сейчас в России должно было произойти то же!

Прокричав хором: «Виват!» – члены Совета позвали секретаря. И, как покажет впоследствии в Тайной канцелярии секретарь Совета, стали, тесня друг друга, диктовать ему Кондиции (условия). Диктовали мечту русского боярства.

Согласно Кондициям, будущая Императрица обязывалась печься о распространении и охране православия (чтоб исключить влияние лютеранской религии курляндцев). Она не имела права вводить налоги, назначать высших офицеров и министров, командовать гвардией, заключать мир и объявлять войну. Не могла выходить замуж и рожать. Должна была оберегать и содержать Верховный Тайный Совет, которому передавалась вся полнота власти.

Анне Иоанновне оставляли право заседать в Верховном Совете, повелевать собственной охраной и тратить личные деньги, назначенные Советом, – полмиллиона рублей вместо 60 тысяч, которые она получала прежде. Анна должна была подписать Кондиции, запомнив хорошенько слова, которыми они заканчивались: «А если нарушу Кондиции, то лишена пусть буду короны российской».

Но это – впереди. Пока членам Совета нужно было самим подписать Кондиции. Все торопливо подписали, кроме… конечно же, Остермана. Он тотчас вспомнил, что, как иностранец, не смеет вмешиваться в такое сугубо отечественное дело – избрание на царство русского Царя»… Долгожданная воля, которой столетия ждали боярство и дворянская верхушка, становилась явью – они переставали быть рабами Самодержцев.