Бабье царство. Русский парадокс

«Немецкая проблема» беспокоила умного Остермана. И если Бирон, опираясь на Тайную канцелярию, величественно ее не замечал, то осторожнейший Остерман следил, чтобы присутствие при дворе толпы немцев-лютеран было надежно защищено авторитетом Анны Иоанновны, «природной Царицы», верной защитницы православия. И Императрица выпускала предостерегающие манифесты, написанные Остерманом, – о недопустимости забвения или упрощения православных обрядов. Манифесты грозили самыми строгими карами отпавшим от православия – «единственно истинного христианского закона»… Очень полезным оказалось дело отставного морского офицера капитана-лейтенанта Александра Возницына.

Капитан Возницын усомнился…

Бедняга капитан, к своему несчастью, захотел глубже понять религию. Он слишком подолгу читал Ветхий Завет и слишком много беседовал с жителем Немецкой слободы купцом Борухом Лейбовым. И произошло опаснейшее: капитан усомнился в святости икон. Он повелел сжечь часовню в своем поместье и утопил в реке иконы. После чего Возницын решил тайно перейти в иудейство. Борух, опять же тайно, сделал ему обрезание. Насмерть перепуганная жена капитана поспешила донести об этом в Синодальную канцелярию. Купец Борух и новообращенный капитан были тотчас арестованы. Обоих незамедлительно приговорили к сожжению на костре. Заступничество и моления Липмана не помогли. Липманом пользовались, но прав он никаких не имел.

Возницына и Лейбова торжественно сожгли на Адмиралтейском острове в присутствии многотысячной толпы. Анна продемонстрировала свою верность православию.

Приватный портрет Императрицы: битва с тишиной

Липман продолжал государственное дело – снабжал Анну роскошью и, главное, развлечениями. Больше всего новая Императрица боялась остаться наедине с собой. Вечерами она часто отправлялась в театр. В ее столице постоянно гастролировали итальянские труппы. Если не театр, то бал, или маскарад, или, на худой случай, прием послов. Но только не проклятая тишина! В самом дворце «девки» (фрейлины из самых знатных фамилий) должны были без умолку болтать – рассказывать сплетни… Одна из них была знаменита – могла безостановочно говорить по несколько часов. Сплетнями повелительница развлекалась даже в письмах. Остались послания Императрицы Семену Салтыкову – тому самому, который когда-то возвел ее на царство, а позднее стал губернатором Москвы.

«Напишите-ка мне, женился ли камергер Юсупов. Здесь говорят, что они разводятся и что он видит много женщин… Извести меня по секрету, когда была свадьба Белосельского, где и как? Как встретила их княжна Мария Федоровна Куракина? Была ли она весела? Все мне расскажи… Узнай, секретным образом, про жену князя… Апраксина. Прилично ли она себя ведет? Здесь говорят, что она очень пьет…»

Московский губернатор то закупал для нее новую материю у московских купцов, то заказывал раку для мощей святого… Но когда верный и усердный Салтыков показался Любимому ненадежным, она тотчас прогнала его с губернаторства.

В начале царствования Салтыков отлично выполнял ее важные задания. Так, она просит его прислать ей дочь князя Вяземского – «мне ее рекомендовали как бойкую на язык…». Очень интересует Императрицу и девка вдовы Загряжской: «сказывают, что она много говорит». Говоруньи, умевшие рассказывать, и рассказчики сказок особенно ценились Ее Величеством. Когда сплетни у рассказчиков заканчивались, начинались сказки. Императрица особенно ценила сказки о разбойниках. И если на миг все-таки наступала ненавистная тишина, тотчас раздавался ее громовой крик: «Девки, пойте!» И они пели. Не дай Бог замолкнуть без приказа. Эти представительницы лучших семей России получали звонкую пощечину от крепкой мужской руки Императрицы.

В помощь девкам держали при дворе бандуристов. И если девки, музыка и сказки надоедали, она вставала у окна и глядела на улицу, лузгая семечки (еще одно любимое занятие). Иногда сама заговаривала с прохожими. Или отправлялась кататься на лошадях вместе с Любимым. Или стреляла. Во всех комнатах дворца стояли наготове заряженные ружья. Во дворце содержалось множество птиц – для этой ружейной потехи. Дворец был наполнен радостным щебетом будущих жертв. По знаку Императрицы наступал час ружейных развлечений, птиц выпускали, и она палила из окон, причем без промаха, твердой рукой. Весь дворцовый двор покрывался птичьими трупиками.

Любила она и серьезную охоту. В лесных угодьях, предназначенных для царицыной охоты, никто не смел охотиться под страхом самого жестокого наказания.

…Еще одним развлекателем был придворный поэт Василий Тредиаковский, один из основоположников отечественной поэзии. Свои стихи он читал перед Императрицей, стоя на коленях. Он сообщал в письме: «Имел счастие читать Государыне Императрице… стоя на коленях… и по окончании оного чтения удостоился получить из собственных Ее Императорского Величества рук всемилостивейшую оплеушину…»