Бабье царство

Он шел по прямой и ровной деревенской улице, обстроенной новыми избами под тесом. В ухоженных палисадниках пенились белым цветом яблони и вишенье. Человек шел, зорко приглядываясь к окружающему небольшими зелеными глазами, и на его хорошем, терпеливом лице отражалась работа мысли. Обогнав человека, проехал крытый брезентом грузовик и круто стал возле сельмага. Водитель выпрыгнул из кабины и сдернул тяжелый, сырой от росы брезент. Из магазина показались два продавца и стали поспешно разгружать машину. На свет появились празднично блестящие калоши, яркие шелка, ситцы, сапоги, картонный ящик с папиросами «Казбек» и другой — с парфюмерией.

Возле грузовика возникла крупная, живописная фигура Надежды Петровны. Человек поглядел на нее и уверенно направился к грузовику.

Одобрительно поворошив пальцами шелка, покомкав ситцы, Надежда Петровна достала из ящика флакончик одеколона, понюхала лробочку.

— Це гарно! Добрый дух от девок будет… «Джиоконда», — прочла она под изображением безбровой женщины, по странной игре судьбы осужденной быть вечной спутницей парфюмерных изделий. — Кто такая?

— Бис ее знает! — равнодушно отозвался шофер. — Мабуть, из бывших.

— Из бывших? Зачем же тогда ее портрет на советский одеколон прилепили?

— Это итальянка Мона Лиза Джиоконда, — вмешался человек. — Портрет ее написал в пятнадцатом веке Леонардо да Винчи, самый великий из всех художников. Считается, что в ее улыбке он запечатлел тайную душу женщины.

— Вон-на!.. А ты кто такой будешь? — потрясенная осведомленностью незнакомца, спросила Надежда Петровна — Заготовитель?

— Вроде того, — улыбнулся человек.

— Наше вам, Надежда Петровна, а с вас магарыч!

Подошла целая плотницкая артель: дед, долговязый парень и мужиковатый подросток Подошли весело, с улыбочкой.

— Это на каких же радостях? — осведомилась Петровна.

— На тех, что конюшню мы ноне закончили.

— Хватит врать-то! Там еще работать да работать!

— Доделочки — дело плевое, а руки, сама знаешь, золотые, — засуетился дед. — Только уж и ты нашу просьбу уважь.

— Эх, дедушка-дед, — ласково заговорила Надежда Петровна — Нешто не русский я человек, не понимаю? Всю ночь вы гуляли, в мою партийную честь шкалики опрокидывали. А у нас закон: пей да не опохмеляйся. Вы же народ пришлый, балованный, вам, поди, с утра не терпелось…

— Надежда Петровна!.. — уныло протянул долговязый. Глаза Крыченковой метнули искру.

— На кого робите? На колхоз робите! Чтоб как в сказке, чтоб как; мечта! Тогда приходите — четверть ставлю!..

— Говорил я тебе, Егорка, — пробурчал укоризненно дед обмякшему подручному. — Привык: тяп-ляп да за воротник!..

— Ты еще здесь? — повернулась Крыченкова к «заготовителю». — А чего ты сейчас заготовляешь? Для грибов и ягод рано…

— Я инструктор райкома партии Якушев.

— Новенький?.. А приехал на чем? Якушев улыбнулся.

— Пешим строем.

— Слушай: если ты взаправду инструктор, ты мне скажешь одну вещь. Никто не мог мне сказать, к кому только не обращалась. Понимаешь, я думала, меня без этого в партию не примут, — добавила она доверительно.

— Может, и я не знаю.

— Коли инструктор, должен знать. — Надежда Петровна понизила голос. Назови три источника, три составные части марксизма.

— Английская классическая политэкономия, немецкая философия, французская революция.

— И все?.. Все, я тебя спрашиваю? Русского там ничего нет?

Якушев развел руками.

— Тогда это лаферма! — разочарованно произнесла Надежда Петровна — Мы революцию сделали, и нас же затирают. — Надежда Петровна приметно огорчилась. — Ладно, вы зачем приехали? Сальца, свининки, гусятины — чего надо?

— А других у меня, значит, не может быть дел? — без малейшей обиды спросил Якушев.

— По другим делам в район вызывают. А коли собственной персоной заявились — все ясно. Небось порядки знаем. Который до вас инструктор был, завсегда так; действовал.

— Интересно! — сказал Якушев и вытащил пачку «Прибоя».

— Мы подгородный колхоз — раз, зажиточный — два. Начальство исключительно при таких колхозах кормится.

— У нас так не будет.

— Ох ты! А нам не жалко, — с внезапной злобой сказала Надежда Петровна — Завсегда можем подбросить кусок с нашего богатого стола.

— Откуда у вас столько злости?

— Спросите лучше, откуда во мне доброта. Тут потрудней будет ответить… Эй! — закричала она продавцам, тащившим ящик с душистом мылом. — Ходи хорошеньче!

Ящик развалился, и несколько кусков мыла выпало на землю.

— Это мы к приезду наших мужиков готовимся, — сказала Надежда Петровна, кивнув на товары. — Как вы думаете: скоро они начнут с Германии возвращаться?

— Теперь уж скоро.

— Дай-то бог! Приустала наша бабья карусель. Что ни говори, а на земле мужик — царь. Да и нужно бабенкам маленько радости. А то можно и вовсе сердцем зачахнуть. Как все съедутся, мы пир горой закатим. Тогда — милости просим!..

— Спасибо… Надежда Петровна, мне ваша помощь нужна.

— Какая еще помощь? — подозрительно спросила Крыченкова.

— Я фронтовой политработник, после в горкоме партии работал, в крупном промышленном центре. Деревня для меня — книга за семью печатями.

— Зачем же вас сюда послали? Якушев развел руками.