Бабья доля

Тревогой, болью и любовью,
и светлой радостью горя,
сияла роща Притамбовья
посередине сентября.

Она сияла, трепетала

над коченеющим жнивьем…
Так вот чего мне не хватало
в великом городе моем!

Лесного чистого рассвета,

тропы в некошеном лугу.
И вдруг подумалось: уеду.
Уеду! Хватит. Не могу.

Но только снова, только снова

замру у Вечного огня,
когда глазами часового
Россия глянет на меня.

Когда, родимые до боли,

как первый снег, как вдовий плат,
как две березки в чистом поле,
два этих мальчика стоят.

И боль немеркнущего света

все озаряет синеву…
Кому отдам? Куда уеду?
Кого от сердца оторву?

1973

«Подожди, Пономаренко…»

Подожди, Пономаренко,
подожди – не уезжай!
Посмотри, звенит над Волгой
волгоградский урожай.

За Мамаевым курганом

колыхнулись ковыли.
Не от горя, а от песни
слезы к горлу подошли.

Хочешь знать, Пономаренко,

что сказал о нас народ?
– Без тебя он обойдется.
А без Волги – пропадет!

Люди скажут – как завяжут!

Я и в радость, и в беду
без кого угодно – выживу!
Без Волги – пропаду.

Заиграй, Пономаренко,

на ее крутой волне.
Заиграй такую песню,
чтоб мурашки по спине.

Чтоб неслась от Волгограда,

облетела полземли!
Чтоб не с горя, а от песни
слезы к горлу подошли.

1974

В лагере

Степь вольными травами дышит.
Рассвет подступает к окну.
Проснись раньше всех!
И услышишь:
поют соловьи на Дону.

Услышишь, как шепчется ветер,

о чем-то своем говоря.
Проснись раньше всех!
И заметишь:
встает из-за Дона заря.

И первую чайку над Доном,

и первые росы в степи,
и донник на склоне зеленом
заметь, не забудь, не проспи.

Потом заторопятся двери,

над лагерем горн запоет.
Но ты теперь знаешь и веришь:
тот счастлив, кто рано встает,

кто вольными травами дышит,

подслушивает тишину
и кто самый первый услышит:
поют соловьи на Дону.

1974

Парнишка, сочиняющий стихи