Читаем Бабий ветер полностью

Отделение – свое – отлично помню: «Пошел!!!» – и тычок в спину, и ошеломительный рывок в неизвестность, и потеря чувства реальности происходящего. Земля так далеко, что масштаб теряется: высоты никакой нет, просто прыгаешь в голубую пустоту. А через мгновение рвануло меня вкось, и подо мной раскинулись карты: далекие, холодные и твердые на вид участки коричневой земли и зеленых лесов. Тебя наклоняет вперед, и вот уже нет никакого страха, он остался в самолете.

Вдруг – хлопок! – меня вздернуло, ремни резко сдавили под грудью, я охнула – это принудительно открылся парашют, – вдохнула наконец и, закинув голову, принялась панически разглядывать раскинувшееся надо мной грязно-белое небо: господи, да правильно ли я делаю?! – стараясь определить, все ли соответствует описанию инструктора. Дернула «рыжую», отключая страхующий прибор, – и наконец-то услышала тишину, ту самую, пронизанную тонким ветром-свистком. Огляделась, увидела внизу ледяной прут реки, сверкающий под солнцем, буро-зеленые заплатки полей, пронзительную желтизну подсолнухов, и над всей этой немыслимой красотой – свои жалкие висящие ножки…

Мне почудилось, что весь мир сходится к стропам парашюта и к моим рукам… Это был такой сладкий страх, смешанный с возбуждением, от которого дух захватывает и улыбка до ушей, от которого все сжимается внутри и вырывается через частое тяжелое дыхание.

Наверное, я тогда еще и кричала что-то, уже не помню. Надо было что-то еще определять и оценивать – лечу ли я против ветра или по ветру, – но я была ни к чему не пригодна, просто отдалась этому куполу, ветру, миру, сходящемуся к моим рукам, – и ждала земли.

Грохнулась в поле, как мешок с удобрением, слегка прибило меня, конечно, но ничего, поднялась – сначала на карачки, потом и на ноги. С трудом, через силу подобрала разбросанные тряпки моего купола…

Собирал нас по полю полуразвалившийся грузовичок, похожий на тот самолет, из которого несколько минут назад я выпрыгнула. Вот, пожалуй, и все.

«И это – все?» – думала я по дороге домой и ощущала только дрожащее опустелое нутро. Все оказалось и гораздо прозаичнее, и страннее, и пронзительней моих ожиданий неба…

* * *

…Ты потерпишь еще мое небо? Мое небо, в котором я спасалась от многого в жизни…

Понимаю, что тебе важны совсем другие детали по совсем другой теме, но успокаиваю себя, что ты вольна пропустить мои излияния и попросту вымести их из почты.

Да, так я начала прыгать. Так уж вышло: с родными в то время я была далека и не знала, какие еще ходынки себе придумать, чтобы не появляться дома. Что-то случилось со мной после маминой смерти; не пожелала принять замену, пусть и любимую тетку, не могла простить, дурында стоеросовая, жизни не могла простить, обычной человеческой жизни, которая споткнулась о мою больную маму и после похорон побежала дальше. Вместо мамы осталась пустота, и казалось, даже папина единственная рука бессознательно шарит в воздухе, пытаясь нащупать привычные и милые душе и телу очертания родной фигуры…

Так что в студенческие каникулы и в те выходные, что выдавались летом между прыжковыми днями, я и еще несколько таких же начинающих щенков оставались на аэродроме под присмотром руководства. Вот тогда-то между делом я и научилась водить наш полувоенный грузовичок, который в будние летные дни возил нам парашюты, – все ж какая-никакая польза.

На пятнадцатом прыжке сама себе казалась бывалым парашютистом.

А на двадцатом могла распрощаться с жизнью…

Прыжок этот буду помнить до последнего своего часа.


Понимаешь, схватила парашют, который уложил кто-то из молодых наших спортсменов. Делать это категорически запрещалось, полагалось укладывать свой парашют лично, но мы все этим грешили: хотелось за день сделать побольше прыжков, а утро яркое, солнце наяривает, радость жизни, как мотор в брюхе, – аж подскакиваешь. Да еще я в первый взлет попала, во как повезло! Уверенно и бодро прошла стартовый осмотр, забралась со всеми в самолет, спокойно подошла к дверному проему и по команде выпускающего «Пошел!!!» ринулась вниз…

Дальше все было очень быстро и очень медленно, как в кино или во сне. Отделение, вытяжное кольцо, уже привычный вздергивающий рывок при выбрасывании купола из ранца и – стоп машина: дальше купол почему-то не выходит, не наполняется воздухом, а всей этой своей длинной косой-колбасой с переплетенными стропами начинает вальсировать вместе со мной в хаотическом воздушном кружении. Опыта у меня – кот наплакал, чувства опасности – еще того меньше, а тут время летит вместе со мной, скорость растет, беспорядочное кружение, как в центрифуге, закручивает бедную голову, в которой беспомощно бьется одна-единственная мысль про особые случаи из «Инструктажа»: важно совершить отцепку до того, как на высоте 300 метров на запасном парашюте автоматически сработает страхующий прибор… И, неумолимо приближаясь к этой отметке высоты под действием тяжести тела, я медлю, медлю… медлю…

Перейти на страницу:

Все книги серии Большая проза Дины Рубиной

Бабий ветер
Бабий ветер

В центре повествования этой, подчас шокирующей, резкой и болевой книги – Женщина. Героиня, в юности – парашютистка и пилот воздушного шара, пережив личную трагедию, вынуждена заняться совсем иным делом в другой стране, можно сказать, в зазеркалье: она косметолог, живет и работает в Нью-Йорке.Целая вереница странных персонажей проходит перед ее глазами, ибо по роду своей нынешней профессии героиня сталкивается с фантастическими, на сегодняшний день почти обыденными «гендерными перевертышами», с обескураживающими, а то и отталкивающими картинками жизни общества. И, как ни странно, из этой гирлянды, по выражению героини, «калек» вырастает гротесковый, трагический, ничтожный и высокий образ современной любви.«Эта повесть, в которой нет ни одного матерного слова, должна бы выйти под грифом 18+, а лучше 40+… —ибо все в ней настолько обнажено и беззащитно, цинично и пронзительно интимно, что во многих сценах краска стыда заливает лицо и плещется в сердце – растерянное человеческое сердце, во все времена отважно и упрямо мечтающее только об одном: о любви…»Дина Рубина

Дина Ильинична Рубина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Одинокий пишущий человек
Одинокий пишущий человек

«Одинокий пишущий человек» – книга про то, как пишутся книги.Но не только.Вернее, совсем не про это. Как обычно, с лукавой усмешкой, но и с обезоруживающей откровенностью Дина Рубина касается такого количества тем, что поневоле удивляешься – как эта книга могла все вместить:• что такое писатель и откуда берутся эти странные люди,• детство, семья, наши страхи и наши ангелы-хранители,• наши мечты, писательская правда и писательская ложь,• Его Величество Читатель,• Он и Она – любовь и эротика,• обсценная лексика как инкрустация речи златоуста,• мистика и совпадения в литературе,• писатель и огромный мир, который он создает, погружаясь в неизведанное, как сталкер,• наконец, смерть писателя – как вершина и победа всей его жизни…В формате pdf A4 доступен издательский дизайн.

Дина Ильинична Рубина

Биографии и Мемуары / Документальное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза