Бабий ветер

Под подозрением все. Все соблюдают дистанцию. Обнимаются без оглядки только на похоронах. А во всем виноваты знаменитые американцы: не помню, когда она началась, эра публичных постирушек. Все звезды Голливуда вдруг принялись строчить воспоминания о том, как их насиловали отцы, братья, дядья и тети. Захватывающие сюжеты, мечта психоаналитика, всепобеждающая эрекция – Нерон отдыхает. Так что при малейшем подозрении на всякий случай (бдительность – наше главное оружие!) ребенка посылают на тест к психологу, а если вдруг дитя заклинит, или, скажем, дитя оказалось с фантазией, или сердито на папу-маму, которые не купили то и это, – кранты непослушным папам: их начнут таскать на допросы, напустят полный дом социальных работников. И, увы, все это можно объяснить и понять: время от времени страну потрясает известие о какой-нибудь секте, где собственных детей взрослые держат в сексуальном рабстве. Однако за подобные изуверства отвечает все общество скопом – тоже на всякий случай. И пуганое общество не возражает.

Лирическое отступление. Юра, мой сосед со второго этажа, золотой парень, работяга и честняга, потерял молодую жену (страшная трагедия – утонула, можно сказать, прямо под домом, купалась в неспокойном океане) и остался ошалелым вдовцом с двумя крошками на руках: старшей пять, младшей три годика. И так горе неохватное, но мало этого – к младшей девочке пристала тетка-соцработник из детского сада: когда папа моет тебя в ванной, он трогает тебя, голенькую? Ага, говорит малышка, папа меня трогает. Та вручает ребенку куклу: покажи, в каких местах тебя папа трогает. Во всех, отвечает малышка чистую правду.

Ну, а теперь скажи мне, бога ради, – можно ли помыть трехлетнего ребенка, не прикасаясь к нему? Не поверишь: завели дело, собирались на всякий случай отобрать детей, отправить обеих то ли в какой-то интернат, то ли в какую-то семью резвых опекунов.

Видела бы ты этого несчастного! Часа полтора он рассказывал мне эту историю – столкнулись в холле, у лифта. Руки трясутся, бледный как смерть, глаза в сетке лопнувших сосудов; твердил – клянусь тебе, Галя, я уже оружие купил! Если отнимут детей, пойду, постреляю все их безумное гнездо к чертовой матери и пущу себе пулю в лоб!

Хорошо, адвокат ему сильный попался, отбил парня. Но сколько это стоило!

Да, как вспомню нашу коммуналку, как вспомню, с какой быстротой за малейшую провинность выскакивали ремни из отцовых брюк… Здесь, прямо скажем, другое общество. Здесь твой ребенок может упечь тебя в каталажку за милую душу.

Помню, лет восемь назад стояли мы с Лидкой в какой-то очереди, а впереди мама с пацаном лет семи. И этот маленький говнюк вытворял такое, что вся очередь втайне мечтала его придушить: он визжал, топал ногами, лягался, вырывал сумку из рук матери, убегал. Она гонялась за ним с истерзанным умоляющим лицом. Наконец, бедная женщина не выдержала и залепила сыну пощечину. Что ты думаешь: кто-то немедленно кое-куда позвонил, через пару минут приехала полиция, и на наших глазах маму увезли – в наручниках. Я, помнится, была потрясена и только шепнула Лидке: «Моему папе дали бы пожизненное!» (Мой дорогой папа лупил меня в детстве своей единственной рукой как сидорову козу. И, надо отметить, абсолютно заслуженно.)

Короче, после моего совета помалкивать Анита и сама испугалась, притихла, задумалась… и сказала, что велит брату уйти спать в другую комнату – к той сестре, что постарше.

Да я все понимаю: они так привыкли жить в своей кипучей-пахучей клановой колготне, и все это вполне невинно, как была невинна семья Нечипоренок в своей коммунальной тесноте. Просто общественность здесь, как пуганая псина, шарахается от любого куста.

Однажды Васанта рассказывала про приезд к ним родственников из Чикаго. Они любят, когда вся родня в сборе, – так много новостей, и обо всем надо поговорить! – и потому на ночь кладут на пол огромные такие тюфяки, застилают их простынями и спят все вместе, вповалку. Болтают, смеются – всю ночь. Простые добрые люди, – весело им, понимаешь? Они здесь еще живые. И когда она, Васанта, ездит навестить своих родителей в Сент-Луис, часто укладывается спать в одной с ними кровати. (Помнишь знаменитый советский анекдот про трехспальную кровать «Ленин-с-нами»?)

– Зачем? – не поняла я. – Негде лечь?

– Да ни зачем, – удивилась она. – Я же их так люблю! Я с отцом, когда приезжаю, часто сплю в одной кровати.

Тут уж даже я обалдела, а меня поразить ой как трудно. Говорю ей:

– Слушай, ты же не маленькая девочка, тридцать шесть стукнуло. И ты всю ночь спишь со своим папаней в одной кровати?

На что она мне с такой обидой, с таким недоумением – мол, а что тут такого? Это же мой родной отец, и я его очень люблю, и он меня любит. Я вообще изо всех детей – его любимица. Я и со своим сыном часто сплю вместе в одной кровати, особенно если он заболел или страшный сон приснился.

(Сыну ее, замечу я в скобках, тоже не три годика – шестнадцать лет.)