Бабло пожаловать! Или крик на суку

В большую бессмысленность происходящего ему трудно было поверить. С одной стороны, что могли дать в этом холодном, не особо освещенном, потому мрачном подъезде поиски теперь уже двух человек? С другой стороны, все так запуталось, что Рамсес решил положиться на судьбу и, как говорится, будь, что будет. Лишь бы перестать жить в неведении, даже, если он погибнет от рук теперь уже толи киллера-«Дауна», толи «за начальника» или от рук обоих.

Закончив предполагать, озираясь, Рамсес прошел к лестничной площадке первого этажа и остановился по центру. Чувствуя, как от давящего в теле напряжения слабеют ноги, он передумал и решил, что все же ему будет лучше, если он отсюда выйдет и повернулся к выходу.

Оглушительный удар по голове Рамсеса, повалил его с ног. Падая, он потерял сознание.

«Где я? Что со мной?»

Небрежная пустота закончилась и Рамсес смог заговорить, но только про себя и, не открывая глаз. Теперь ему казалось, задав оба этих вопроса, что тусклые мысли изрекли бодрые слова. Но по ощущениям он чувствовал себя, как если бы находился в состоянии сонной грезы.

Рамсес продолжал лежать с закрытыми глазами и начал прислушиваться к звукам, которые до этого воспринимались им, как некий фон к темноте. Невдалеке кто-то размеренно, не спеша возился: постоянно что-то перекладывал, периодически шоркал ногами, изредка тихо неразборчиво о чем-то причитал и бубнил. Нельзя было ничего понять, кроме как, то…что голос принадлежал старому человеку — бабушке, которая была, по всей видимости, в годах. Но Рамсес ничего этого не видел.

Распространение звуков прекратилось. Затем отдаленно послышалось шорканье ног, они начали приближаться и стихли рядом.

Рамсес слабым усилием воли смог приоткрыть глаза.

— Наконец-то, — потрясенно, по-старушечьи сказала весьма древняя худощавая бабуля, в слове протянув последнюю букву «о».

Рамсес продолжил лежать, даже не шевельнулся, но с любопытством осмотрел ее платье голубого цвета с яркими солнечно-желтыми подсолнухами. Он полностью поднял веки и обратил внимание, что в некоторых местах лепестки выглядят менее ярко — особенно по бокам и на расстоянии длины рук хозяйки, этой диковинной вещицы.

«Вероятно, — подумал Рамсес, — изношенность произошла с годами».

— Так что ж, станешь дале валяться? — не унималась бабуля, явно не предрасполагая к Рамсесу.

Отчего подобное отношение показалось ему, почему-то, туповатым поведением. Но вместо озвучивания с первым знакомством, пришедшей в голову мысли, он выдал вслух другое, о чем тоже подумал.

— Пить хочется, — жалко промолвил Рамсес с секундной паузой между словами.

— Вот и славненько, — меняясь на глазах в интонации, порадовалась бабуля с долгими буквами «о» в каждом слове.

— Скорее всего, — предположил он, — такая манера говорить — особенность речи.

Бабуля неспешно пошаркала в другую комнату. Рамсес услышал, как она там налила воды, вслед за этим бабуля снова принялась протягивать стопы у пола и опять вошла к нему, но уже с кружкой в руках.

— Так и загоняешь меня, милок, пока Дэвис-то явится.

Когда бабуля дошла к койке, Рамсес приподнялся. Чувствуя тяжесть в теле, он медленно протянул руку к кружке и забрал принесенную воду. Из-за слабости, трясущейся рукой, он поднес ее ко рту и жадно выпил содержимое без остатка.

— А кто такой Дэвис? — спросил Рамсес, отдав пустую кружку обратно, после чего он снова лег.

— Вот ото и я присяду, — сказала бабуля и села на неказистый деревянный стул, который приходился по возрасту к большому письменному столу «времен железного Феликса». Со всей очевидностью, купленные у одного и того же мастера, в одно и то же время, они так и простояли по сей день вместе. Оба предмета мебели были изрядно потерты и в нескольких местах имелись трещины, а признаков краски на поверхности за все время существования у них отродясь не было. — То, правнучок, — ответила, наконец, она и решила сесть поудобней.

Стул изрядно поскрипел, словно того унижали — не считаясь с возрастом, продолжали эксплуатировать.

— А ты сам-то, кем будешь? — теперь поинтересовалась она.

Рамсес задумался, но ему ничего не пришло на ум.

— Партизан, что ли? Молчишь, — пошутила бабуля и сама же посмеялась.

Он никак не отреагировал. Вместо этого Рамсес осмотрел комнату с выбеленными стенами. Помимо уже состоявшегося знакомства с предметами, он обратил внимание на ковер — плетенный из каких-то лоскутков в основном желтого и зеленого цветов. И больше ничего особенного в этой комнате взглядом он не отыскал. Пожалуй, стареющие деревянные фрамуги окна могли единственно «похвастаться» благородной величественностью времен. На что указывала краска, которая с годами превратилась в многослойную радугу, отчего она периодически лопалась, но поверхность каждый раз ублажали новым тоном. Сейчас им, как и стены, являлся цвет белый.

— Я, где? — спросил Рамсес вместо того, чтобы назвать свое имя, которое он не смог вспомнить.