Бабло пожаловать! Или крик на суку

— Со свого огороду: и копусточка, и морковь, и лучок — все там и жарено на жирку. Хватит всяго тябе. Ешь. Мясо только нету. Месяц есшо не начался.

Они кушали не спеша.

Им некуда было спешить. Сидеть же в тишине Рамсесу не хотелось и он снова решил спросить. Но, оказалось, уточниться он может только о тех коротких эпизодах, которые запомнил с пробуждением — ничего иного память не воспроизвела… И Рамсес, вяло вздохнув, промолвил:

— Вы каждый раз молитесь перед едой?

В ответ бабуля лишь продолжила есть.

Он усомнился, слышала ли она и спросил громче:

— А кому вы молитесь?

Если учесть, что она слышала вопросы, то, как и прежде, бабуля и теперь не спешила с ответом.

Он решил, что она почему-то перестала слышать, и спросил громко, объединив оба вопроса:

— Вы все время молитесь перед едой и кому? — и, чтобы закончить с вопросами по одной теме, он добавил: — А говорите одно и тоже?

— Да, что ж ты раскричалси, як ума лишилси? — ответила, наконец-то, она. — Ем я и думаю, что сказать-то тебе, милок. Вы ж, — отчего-то так охарактеризовала бабуля в лице Рамсеса все растущее население, — ни в Бога, но и не в дьявола не верите, о то-то я и думаю, зачем тебе это? А коли спросил, помышляю, шо сказать.

Слова «Бог и дьявол» ему были не знакомы. После пробуждения, он не мог вспомнить, что-либо из личной жизни, но до этого момента, Рамсес думал, что в памяти все же сохранены основные базовые знания, как универсальные на все случаи жизни. Примером тому служило то, что он знает, как кушать. Но, все же усомнившись в своих фундаментальных знаниях, он попросил бабулю уточнить смысл этих слов, чтобы «оценить» новые возможности своего мышления. С недоумением услышав от Рамсеса подобное, сначала она высказалась о том, что думает о современной молодежи, а затем объяснила ему, Кто есть Бог и каков дьявол.

В процессе пояснения, им овладел — согласно последующему Божьему наказанию — ужас, что он мог, не помолившись, сразу же приступить к еде. Помимо этого, он опять услышал немало новых слов, значение которых Рамсес (и теперь это ему было очевидно) явно не знал. Одно слово — «грех» — повторялось неоднократно.

Рамсес самостоятельно провел аналогию, без прямого уточнения со стороны бабули, и понял, что словом «ад» обозначено одно место, где посмертно принуждают к мученическим страданиям и те души, которым было проблематично следовать простым семи заповедям.

Тем временем бабуля продолжала:

— То в детстве моем було. Я с родителями, Царствие им Небесное, — сказала она и перекрестилась, — не тут мы тода жили, дальче-то от города. Щас-то уж и столица сюда дошла. Ничего не поймешь. Но раньше я далече отсюда жила. Зимой тода метель поднялась, а ночью, когда мы сидели при лучине, заслышали сначало колокольчик, шо на тройках обязательно був. А потом и к нам в избу постучались. На ночлег. Нас много тода было в семье, поныне — одна я осталось. Меня все Бог не приберет к Себе… Отец и мама путников пустили-то к нам. Они шипко богатые были, да сами двое, да двое детей с ними. Нас на печь согнали, а им стол накрыли. Путники попросили родителей тоже с ними сесть. Як и водится, отец хотел молитву прочитать перед едой. На что путник, глава того семейства, сказал: «А мы уж так не делаем, потому шо в ней перед едой повторяется одно и то же. Стало быть, молитвы по привычке — пустая болтовня, а одни и те же слова не помогают вовсе стол накрыть». Так сказал он и, помню, було неловко всем. Отец не осмелился перечить богатому путнику и остальные за столом тоже молчали. Только его дочка, шо сидела с ними рядом, спросила у свого отца: неужели мне не нужно теперь приходить к тебе, як я проснусь, и по привычке говорить: «Доброе утро, папа!»?

Бабуля перестала говорить, а Рамсес с минуту думал над сказанным.

В полном молчании они продолжили не спеша кушать. Рамсес каждый раз набирал половину ложки, отправлял содержимое в рот и, тщательно пережевывая, далее еще какое-то время чувствовал божественный вкус еды. Наряду с этим, к сказанному у Рамсеса проснулся интерес, впрочем, и потому, что в голове не было других мыслей.

— Молиться перед едой вас научил отец?

— И не только тому. Много еще чему.

Рамсес попытался вспомнить, чему он научился от отца. Но, затрудняясь и не припоминая ни его, ни наказов, он снова спросил:

— То, чему отец научил Вас, Вам помогает?

Бабуля не торопилась с ответом. Толи сказывался возраст, а отсюда усталость говорить во время еды, толи она тщательно подбирала ответ, а то и вовсе так жила — размеренно и спокойно. Тем не менее, как полагал Рамсес, на этот раз она ничего не собиралась говорить. Позже, из-за продолжительной паузы ему даже показалось, что бабуля обременена другим и сейчас думает о чем-то своем — житейском.

«А что, — заподозрил он, — если мысли у бабули как-то связанны со мной?»

И он опять спросил:

— Вас что-то беспокоит?