Бабочка

— Так вот. Поехали наши деятели как-то несколькими километрами северо-западнее, ну туда, где неподалёку здание стоит трёхэтажное, там ещё на стенах этого здания картины про торжество гения научной мысли и технического прогресса нарисованы, да там Петрова и забыли. То есть собрали образцы, решили возвращаться, по рации устроили перекличку, все ли тут или нет. У Петрова в тот момент какая-то оказия с наушником приключилась, то ли он из уха вывалился, то ли разъём у шнура этого наушника отошёл, в общем, не услышал он, что народу команду на возвращение подали. Он по шлему постучал, соединения проверил, проблема исчезла вроде, тут слышит он свою фамилию и отвечает — здесь, мол, я. Ну ты ж наших медиков знаешь — они меньше чем на двух машинах на выезд не отправляются. Вот и получилось: в первой машине подумали, что Петров во второй, а во второй — что он в первой. Скомандовал их главный водилам «рулить на базу», да вот только не по общему каналу, а по водительскому почему-то — кнопки перепутал, не иначе. И поехали они к родному нашему дому, под аккомпанемент звенящих стаканов. Петров, значится, выходит на стоянку, и видит полное отсутствие техники и своих коллег, прикидывает, как это могли уехать без него, и начинает в канал орать, чтобы без него там не начинали, он сейчас их пешком-де догонит. Юмор у них, у коновалов наших, сам знаешь какой. А там электр в те дни до одного места народилось, помехи разные, наводки, да мужики ещё за холм перевалили. Не прошёл сигнал, в общем. И тут Петров понимает, что торчать ему в том месте предстоит часа три минимум, поскольку пока мужики до базы доедут, пока поймут, что у них образовалась потеряшка, пока назад рванут, а дело-то уже к ночи. Я уж не знаю, чем они Никонова так ублажили, может выгнали пойло какое-то атомное, но на выезды экипировочка у них была скорее военная, нежели научная, то есть СЕВА 3 у всех, да ВАЛы у каждого второго, а у кого не ВАЛы, так Грозы под пятёрочку умельцами нашими доработанные. Ну, думает Петров, заберусь на третий этаж, забаррикадируюсь там, да три часа как-нибудь продержусь. Ага, если бы. Пока наши рэмбы до базы доехали — пришло предупреждение о Выбросе. Забегают они в шлюз и там-то до них доходит, что одного не хватает. Проводят перекличку, обнаруживают недостачу, понимают, что товарища надо бы выручать, а половина-то уже пьяная вдрызг, поскольку это последний выезд на той неделе был, да ещё и выходные впереди. Не мне тебе про подвиги наших медиков в сражениях с зелёным змием рассказывать — они как выпьют, так боевой дух у них с военсталовским потягаться может. Силой не вышли, зато дух… Никонов поначалу даже и не понял, чего они там бузят — ну пьяные, ну в шлюзе, ну после выезда, но ведь в шлюзе, а не снаружи и не на выезде непонятно где. Собрался он было их по случаю возвращения поздравить, да с предстоящими выходными… Мат слышно было даже в виварии. Грозился Никонов, что костьми ляжет, но закажет в Институте машину, которой все эти выбросы будут до одного места и тогда кататься медики будут на выезды исключительно в их время, в целях воспитания командной сплочённости, а также укрепления смелости для. Потом прикинул и понял, что машину ему такую под воспитательные цели никто не даст, поскольку размер у неё немаленький весьма, да и переделывать под неё гараж с воротами муторно и долго. В результате пригрозил выжечь каждому из участников того выезда на заднице красный крест раскалённым в Жарке ломом и отправил дожидаться окончания выброса.

— А с Петровым-то что? — Как оказалось, Настенька незаметно вернулась из столовой и уже заинтересованно слушала. — С ним-то что дальше было? Да, Пал Валентиныч. Там заведующий столовой как узнал, что вы здесь чуть ли не прощальный ужин устраиваете, так заявил, что лично всё приготовит и принесёт. И ещё хохмит, но странно как-то. Говорит что-то про какие-то долги, кармические, не иначе, в кредит они там стакан чая только что налить могут, а улыбочка такая… ностальгирующая, я бы сказала.

— Вот где ещё у меня такая чудесная секретарша будет, даже не представляю. Зря на Аномальные со мной не выезжала, но понимаю — семья, ребёнок… На чём я остановился?

— На том, как Анатолий Константинович сердиться изволили.