Бабочка и Орфей

Остатки дня почти догорели, и кухню окутывали сиреневые весенние сумерки. Тим понюхал ароматный парок над чашкой: — Неужели масала?

— Угадал, — я заглянул в прозрачную чайную глубину и, решившись, заговорил. О городе Шивы, его грязных улочках и Золотом храме; о старике-йогине и санскритском слове, так странно предсказавшем самую кардинальную перемену моей жизни. Тим внимательно слушал, не перебивая, а после завёл речь вроде бы совсем о другом.

— Знаешь, для шиваистов кашмирской традиции вопроса о том, что первично — дух или материя — не стоит абсолютно. Всё есть Сознание, вечное, благое и игривое. Именно его игре мы обязаны своим существованием: разворачиваясь вовне Сознание забывает свою божественную сущность, становясь людьми, животными, растениями, камнями и прочим материальным миром. Так сказать, погружается в несовершенство ограниченности. Но порой оно вспоминает себя, как вместе с падением в колодец вспомнил я, и это… неописуемо. Совершенная радость, утончённый экстаз — можно городить огороды эпитетов, только всё равно не объяснишь правильно. Даже у меня в памяти уже скорее бледный отпечаток того ощущения, чем оно само.

— Это что же получается, ты теперь у нас просветлённый? — я немного прищурился, внимательно разглядывая новоявленного будду. Хм, а действительно, есть в нём что-то такое… сияющее. Или это свет из окна так падает?

— Нет, я по-прежнему обычный человек, который случайно испытал запредельное. Конечно, давным-давно придуманы и описаны способы, как превратить случайность в закономерность, только это не мой путь.

— Почему? Если оно так классно, что словами не передать, и вообще чуть ли не смысл человеческой жизни?

— Потому что жизней впереди много, а ты один.

Не было другого верного способа ответить на это, кроме как встать, обогнуть стол и, нежно взяв в ладони запрокинутое лицо Бабочки, прижаться губами к его губам. А он, вполне естественно, потянулся ко мне, обнимая за шею, и вот мы уже оба стоим и целуемся, и время огибает нас по широкой дуге, и совсем не важно, кто мы, ведь главное — мы есть и мы вместе.

— Я люблю тебя, — выдыхаю я у Бабочкиного виска, и кажется, будто весь мир замирает в ожидании ответа.

— И я тебя.

*Tabula rasa (лат.) — чистая доска.

**Ави́дья (букв. «отсутствие знания», «неведение») — в индийской философии — незнание или «исходная омрачённость сознания», являющаяся корневой причиной «неподлинного восприятия мира» и противодействующая «постижению сущности бытия».

========== XIII (Бабочка и Дрейк — часть 3) ==========

Is this a dream?

If it is

Please don’t wake me from this high

I’ve become comfortably numb

Until you opened up my eyes

To what it’s like

When everything’s right

Kelly Clarkson «You found me»

Дрейк уговаривает остаться у него до утра, однако я всё-таки решаю вернуться к себе. Белка наверняка проснётся ни свет ни заря и, естественно, разбудит всех остальных, а я и так доставил Дрейку слишком много хлопот с этим моим падением, чтобы вдобавок отправить его в офис невыспавшимся.

— Бабочка, прости, но ты несёшь чушь.

— Может быть, только по-другому я не могу.

Дрейк вздыхает и, вручив мне «Таинственный остров», отвозит нас с Белкой домой.

Ночью я сплю плохо: то ли из-за синяков, то ли из-за по-детски нетерпеливого желания как можно скорее увидеться снова. Тем не менее утром чувствую себя вполне бодро, и, позавтракав, вместе с Белкой выхожу на поиски нового смартфона. Вид у меня по-прежнему несколько скособоченный, однако наслаждаться прогулкой это не мешает. Погода чудесная, на клумбах распускаются высаженные к майским праздникам тюльпаны, а вишнёвые и абрикосовые деревья вот-вот нарядятся в белоснежное кружево. Час-пиковый человеческий поток уже схлынул, и на тех улочках, по которым шагаем мы со щенком, людей почти нет. В парке за автовокзалом я спускаю Белку с поводка, и она, распугивая голубей, торпедой носится по окрестностям. Гордая собой, то и дело притаскивает мне какие-то палки, шишки и тому подобные нужные вещи. Я хвалю щенка, забираю «добычу», и когда счастливая Белка убегает прочь, тихонько выбрасываю мусор. Однако вскоре парк заканчивается, а вместе с ним заканчивается и щенячья свобода: пора пристёгивать поводок обратно к шлейке. На проспекте Белка пару раз пробует метнуться в сторону, но тут я уже строго её одёргиваю. Здесь больше и людей, и машин, поэтому надо вести себя прилично.

В магазин электроники с собаками не пускают, так что я привязываю питомицу рядом с входом.

— Жди, я скоро.

Белка грустно опускает уши — думаю, она до сих пор боится снова потеряться.

— Туда и обратно, честное слово, — утешающе глажу поникшего щенка и чуть прихрамывая поднимаюсь по ступенькам к автоматической двери.