После обеда Белка притаскивает свою подстилку в зал и засыпает на ней крепким сном набегавшегося ребёнка. Я же сажусь за ноутбук, намереваясь воплотить нагулянные идеи в код. Работа затягивает меня с головой, так что когда я обращаю внимание на время, то не понимаю куда делись четыре с половиной часа. По-хорошему, пора заниматься ужином, однако я трачу ещё пятнадцать минут на логическое завершение написанного. Потом ставлю код на тестирование и, наконец, иду на кухню. Ещё вчера я задумал плов, но уже не уверен, что успею приготовить что-то на него похожее. Однако меню срочно нуждается в разнообразии: это я могу неделями питаться одними пельменями и в ус не дуть, а Дрейк такого рациона ничем не заслужил. Вдохновившись последним соображением, я принимаюсь за готовку.
Моя кулинарная задумка осуществляется исключительно благодаря тому, что Дрейк задерживается на работе. Причём явно не по своей инициативе: приходит он злым как чёрт. Мы с Белкой задумчиво оцениваем то, насколько сердито наш гость скидывает кроссовки, и я озвучиваю общий вывод: — Девяносто пять процентов населения — мудаки.
— Воистину мудаки, — выплёвывает Дрейк. — Кто ещё сначала читает лекцию о том, какие мы лентяи и дармоеды, а потом весь день таскает меня по идиотским совещаниям?
Я отлично понимаю и его эмоции, и то, насколько здесь мало толка от слов сочувствия. Поэтому просто говорю: — Приходи ужинать, — и возвращаюсь на кухню раскладывать плов.
Мысли о бесконечном человеческом идиотизме не оставляют Дрейка даже за едой, отчего он закидывает в себя пищу, как уголь в топку. Я какое-то время смотрю на всё это и, наконец, не выдерживаю. Перехватываю сотрапезника за запястье и веско замечаю: — Люди, конечно, мудаки, никто не спорит. Но давай в ближайшие десять минут ты будешь думать не об этом, а о вкусе того, что ешь.
Мы играем в гляделки до тех пор, пока Дрейк не заставляет себя выдохнуть и согласиться: — Хорошо.
Тогда я, кивнув, отпускаю его руку и насыпаю заждавшейся Белке её порцию ужина.
Атмосфера за столом становится менее нервной, и концу тарелки Дрейк удивлённо замечает: — Слушай, а ведь сработало. Это что, какая-то секретная дзенская техника?
— Вообще, это экспромт. Немного медитации, немного физиологии. Ты медленнее и тщательнее ешь, пищеварение работает лучше, в кровь быстрее поступает глюкоза, мозг реагирует сигналом к выбросу эндорфинов — и жизнь видится в более светлых тонах.
— Просто и гениально, — разводит руками Дрейк. — Но сам бы я до такого фиг догадался.
Естественно, он преувеличивает, однако мне всё равно приятна его похвала. И, полагаю, степень этой приятности написана у меня на лице чересчур явно.
— Добавку будешь? — кашлянув, спрашиваю я.
— Буду. Спасибо, Бабочка.
Я спасаюсь необходимостью отвернуться к казану на плите и спешу увести разговор в сторону от моих кулинарных способностей.
— Кстати, о Бабочке. Расскажешь мне, как он выглядит?
— В смысле, «расскажешь»? Ты разве сам себя не видел?
— В лимбе? Нет, зеркал мне там не попадалось, а посмотреться в Лету как-то и мысли не возникло.
Я ставлю перед Дрейком тарелку с добавкой, однако он не торопится приступать к еде, обдумывая ответ на мой вопрос.
— Я в описаниях не силён, предупреждаю сразу. То, что Бабочка похож на тебя, думаю, и так понятно. Веснушки у него, правда, поярче, и глаза зелёные, как трава. И ещё волосы — натуральный лён, никогда бы не поверил, что такой оттенок может быть естественным. Но главное различие между вами это, наверное, то, что Бабочка весь как-то мягче, тоньше — и в чертах, и в телосложении. Может, даже ростом пониже.
— Он красивее, чем я?
— Нет, что за странный вопрос? Как кто-то из вас, в принципе, может быть красивее, если ты — это он?
— Логично. Дрейк, скажи, я ведь внешне изменился за последнее время? В сторону Бабочки?
— Ну да, сейчас вы похожи больше, чем, допустим, полгода назад. Ты, вообще, почему этим заинтересовался?
— Да вот. Полез в альбомы с фотографиями и заметил, что я уже не совсем я. Плюс Ольга сегодня меня не сразу узнала.
— Так-с, с этого места поподробнее, — Дрейк подаётся вперёд. — Где это вы с ней успели пересечься?
— В парке столкнулись, причём буквально. Ты про плов не забывай, хорошо? Остынет ведь.
— Хорошо, а ты рассказывай.
Я подробно излагаю события первой половины дня, и за время рассказа Дрейк успевает закончить с ужином.
— Думаешь, нашлась для Белки новая хозяйка? — проницательно спрашивает он в конце истории.
— Я бы очень этого хотел.
— Ради Ольги или ради Белки?
— Ради обеих.
— Зачем, Бабочка?
За мягкими интонациями вопроса кроется желание получить ответ на давнюю загадку, только проблема в том, что я сам до конца не понимаю всех причин.
— Может, потому что мы чем-то похожи, а у меня никогда не было сестёр или братьев, — наконец подбираю я относительно сносную формулировку.
— Опасные игры.
— Да, я понимаю, — Но всё равно плохо держу дистанцию, надеясь на пресловутый «авось».