Бабочка на асфальте

У большинства вернувшихся из России нет здесь собственной квартиры, обжитого дома, но есть ощущение своего единственного места. Самые лучшие мои годы — в Израиле. Нигде не чувствовал себя так хорошо под открытым небом: отдохновение и свобода.

Если подниматься по центральной улице Мелех Джорж, справа на тротуаре, рядом с центральным банком Ха-Поалим баянист играет «Подмосковные вечера». Судя по вдохновению, с каким растягивает меха, его больше радуют не те редкие шекели, которые падают в его пустой футляр от баяна, а останавливающиеся послушать прохожие. Эта песня уже переведена на иврит. Я вижу, как по другой стороне улицы, медленно, опираясь на палку идет женщина похожая на мою маму: раздуваемые ветром лёгкие волосы и такая же синяя трикотажная кофта обвисает на её худых, согнутых плечах… Мальчик-разносчик пытается поднять на ступеньку тяжело гружённую продуктами тележку, я помогаю ему и чувствую себя силачём, как никак в молодые годы подрабатывал грузчиком. Только что разговаривал с внуком по пелефону, никаких изменений в их взводе сегодня не предвидится, — до вечера можно спокойно жить. Я прошу у Всевышнего чуда — чтобы мой мальчик вернулся домой, и чтобы у него была хорошая семья. Жизнь, нормальная жизнь — это и есть чудо.

Когда придёт мир на эту землю? «Если вы хотите мира, — говорят наши арабы, — вернитесь в Россию, Америку, Францию, туда, откуда приехали». Их дети растут под девизом — «убей еврея»; для них не суть важно, будет ли палестинское государство, главное — чтобы нас здесь не было. Увы, только силой можно отстоять право на место, где создавалась наша история, без которой еврей перестаёт быть евреем. Нам бы разделиться; мы — здесь, они — там. У каждого свой дом. Но тогда не сможем заходить на их территорию и уничтожать склады с оружием, не сможем отслеживать размещённую под боком пороховую бочку. А если жить без чётко фиксированных границ, они задавят нас количеством — размножаются как кролики.

Вот и попробуй — отыщи здесь Соломоново решение. Всё должно быть по справедливости.

Чего-чего, а чувство справедливости евреям не занимать, рождаются с этим чувством. Вот и внук всякий раз оглядывается — чего можно, чего нельзя.

Маленький, он безутешно плакал, когда я ему читал сказку про петушка, которого съела лиса. Пришлось придумывать другой конец, дескать, убежал доверчивый петушок от коварной лисы. В детском сознании мир устроен для добра. Но и теперь, взрослый, мой мальчик чувствует себя за всё в ответе.

Сегодня шаббат, Илюша дома. В Израиле его зовут Эли, в паспорте написано Элияху. Элияху — имя пророка, вера которого увлекала колеблющихся, укрепляла слабых, пробуждала равнодушных. Уже за полночь, а Эли со своим другом Элиэзером всё не наговорятся. Они вместе учились в ешиве Шило, сейчас служат в одном взводе. Шило — первый город, где евреи, ступив на землю Израиля, разместили Ковчег со скрижалями Завета. Когда это было? Примерно, в пятнадцатом веке до нового летоисчисления. Сейчас в Шило учатся мальчики в вязанных кипах — цвет Израиля: знатоки Торы, солдаты, будущие студенты университетов. Проходишь мимо ешивы и слышишь гул; это ешиботники спорят, доказывают друг другу. Иудаизм — не только вера, но и самостоятельное познание истины. Вопросы, сомнения — не ересь, более того, предполагают личностную, творческую связь с Богом. Не может быть знания без свободы мысли. Для Маймонида* истина Божественного откровения не противоречит истинам открытым умом человека. Он был убеждён, что великие пророки владели умением философского осмысления мира, нет противоречия между религией и философией. Это не я придумал, — Маймонид.

Ешиботники не только учатся, но и танцуют; смотришь как они бегут по кругу, положив руки друг другу на плечи и думаешь: мы победим все напасти. А когда в пятницу, после зажигания свечей, поют — в синагоге поднимается крыша.

— Что самое трудное в армии? — спрашиваю я у ребят.

— Самое трудное — когда гибнет друг, — говорит Илья. — В отчаянье трудно удержаться от мести. Некоторые срываются. Невозможно смириться со смертью того, кто только что был рядом.

«Господи! — пугается Давид Иосифович. — Если у человека всего лишь одна овечка, не забирай её!» — Мысленно молится он о спасении мальчиков. Элиэзер тоже один сын у своих родителей. В семьях евреев из России мало детей. У арабов по несколько жён и детей без счёта, вот и подставляют их под пули, чтобы кричать на весь мир о злодействе израильтян.