Бабодурское

Смех смехом, однако у Фатмы тоже с яцами напряженка. Короче, за полчаса мы понимаем, что либо находим где-то эти хреновы яйца, либо бессонная ночь обеспечена. Грустный деть, прижавшись носом к окну, мажет соплями на стекле правильные овалы. Жалко. Очень жалко. Понятно, что первоклашке явиться в школу и сказать «забыл» никак нельзя. Стыдно. Понятно, что он очень переживает, что ему обидно, горько и ужасно одиноко. А тут эти две бестолковые мамка с бабкой не могут ничем помочь и надыбать хоть одну йумурту. И вот героическая бабка прется аж за четыре квартала к куровладелице Хатидже и ТАМ (о, счастье) находит ОДНО!!! яйцо. А время меж тем уже полдвенадцатого, ну, может, чуть раньше, и школьнику пора спать.

— На тебе твое яйцо, — бабка гордо водружает трофей на стол.

О, да! Оно прекрасно. Овальное, округлобокое, очаровательное, офигительное, обворожительное ЯЙЦО. Но оно единственное и представляет великую ценность, вроде алмаза Орлофф, и это необходимо учитывать. Деть, не дыша, парит вокруг яйца и дает нам инструкции по прокалыванию дырочки и удалению яйцевнутренностей.

Бабка надламывает ложечкой скорлупу. Трррхррруп-хххренакс! Ломоть размером с ноготь большого пальца хлопается в мисочку, а за ним толчками вываливается белок, желток и что-то там от цыпленка.

— Йумуртаааа мое. Ой. — Деть просто садится, где стоял, и закрывает в ужасе глаза. Все. Из йомурты с такой дырищей в попе сделать человечка нельзя.

— Ах!!! — Бабка становится белой, как мел, и я понимаю, что она сейчас пойдет и разрушит весь Константинополь до основания, но отыщет еще одно яйцо, пусть это даже стоит ей жизни.

— Стоп! — говорю я.

— Не сцать! — говорю я.

— Не орать! — говорю я. — И никуда больше не бегать по ночам.

Они смотрят на меня с подозрением: старый да малый. Йумурта тоже так нехорошо поглядывает своей дыркой, мол, че там она еще вякает.

— Сейчас-сейчас! — С этим я кладу на ладонь легкую скорлупку и начинаю думать.

— Нет. Ты не сможешь, — печально вздыхает деть. Он уже махнул на все рукой. Он уже понял, что завтра ему стоять у позорного столба. Может быть, он надеялся, что я знаю тайные места по хранению запасной йумурты, но, оказалось, я всего лишь хочу что-то там сотворить с имеющимися яичными останками.

— Почему это не смогу? — обижаюсь я.

— Ну откуда вы там — в России, — это звучит, словно я только что прибыла с Юпитера, — знаете, как делать из яиц человечков? (Ну да, блин… нам детей аисты приносят.)

— Щаз! Да в России только этим и занимаются! — уверенно сообщаю я. — Это ж любимое наше хобби, поэтому даже ни грамма не переживай и ложись спать. Я все устрою. (Ну прям Василиса Премудрая, которая родом из лягушки…)

Ну а если серьезно, я детю пояснила, что у нас тоже первоклашки мастерят похожих человечков, и что все мы это когда-то проходили, так что осталось лишь вспомнить навыки. Пока деть, открыв рот, слушал историю о том, как «один мальчик — мой одноклассник — как-то сделал из яйца настоящий космический корабль», я прикидывала, каким макаром можно заткнуть дырку, куда рисовать ротики и носики, и как вообще всех победить нашим неистребимым русским креативом.

— О. А где у нас куклы, а?

Куклы, когда-то принадлежавшие кузине детя, а потом за ненадобностью выпертые в сарайчик, бабка ищет недолго. Деть в ужасе смотрит, как я обезглавливаю поддельную Барби и как примеряю скальп с волосами на острый конец йумурты (тот, что с дырой).

— Зачем?

— Надо!

Свекровь меж тем стелит постель, и деть, пописав и почистив зубы, топает в кровать. Ему не хочется, надо же пронаблюдать, куда я буду пихать все эти отрезанные у пупсов ручки, ножки и остальные фрагменты. Но бабка сурова, и деть, хныкнув разик, затихает. И вот мы сидим за кухонным столом: бабка, следуя моим ЦУ, нанизывает какие-то бусинки на ниточку, я очень осторожно, чтоб ни дай бог не попортить лицо у яйца, рисую карандашом эскиз глазок, а на улице орет какая-то дикая турецкая кошка. Час, час пятнадцать, полтора. Бабка, следуя моим ЦУ, стрижет меленько новогодний дождик, а я, вконец охреневшая, приделываю к яичку ручки и ножки.

* * *

К трем мы закончили.

На сцене, сделанной из чайного блюдца путем обклеивания фольгой, сидела она. С белыми волосами, с алым бантом, в пышной тюлевой юбочке, унизанной бисером, с конечностями из серебряных шнуров и настоящих пластмассовых ладошек:))) и пяточек… В туфельках ага… С глазами. Носом. Ртом. Сидела и воняла, сука, клеем на всю кухню.

— Балерина. — Бабка прям зажмурилась от такой красоты! — Балерина!!!

— Кто? — раздался из спальни голос. Деть не спал. Все это время он терпеливо молчал и ждал, что мы там наворотим.

— Ну иди уже. Погляди. Какую мама красоту сделала! — Гордая бабка встала, с трудом разогнула спину и закурила.

Деть вышел. Хороший такой. В пижамке. В тапочках-зайцах. Потер глазки. Снова потер. Мы с бабкой такие все гордые ждали, что он сейчас ахнет и скажет, что мы нафиг гении яйцепроизводства.

— Девочка! Это деееевочка! — рот скривился и из глаз посыпались градины. — А я мальчик! Мальчики не делают из яиц девочек…

Угу, блин… Из ребер делают, а из яиц жалко.