Коллин был пассивным, но сумбурным и в высшей степени взвинченным человеком, с духовными притязаниями и легко подпадающим под чужое влияние. Несмотря на общительность и постоянное окружение поклонниками, в последующей жизни он, по существу, был человеком одиноким. Очаровательный и легко заводящий знакомства, он поступал так только потому, что, как и многие одинокие люди, никогда не отдавался полностью. Его реакция на смерть Успенского может указывать на скрытое безумие, которое позже некоторые наблюдатели замечали в его поведении.
После смерти Успенского, последовавшей 2 октября 1947 г., атмосфера в Лайне была накалена до предела[381]
. Как только тело вынесли из дома для похорон, Коллин заперся в пустой спальне, где умер Успенский, и лежал там, отказываясь выходить в течение шести дней, без пищи и воды, отталкивая лестницы, которые другие обитатели подставляли к окнам, пытаясь пробраться к нему. К концу шестого дня он вышел преображенным человеком. Его обычные манеры сменились мягкой кротостью, что, впрочем, могло быть и результатом голодания. Но каковы бы ни были причины, вскоре стало ясно, что если Успенский только пребывал "в поисках чудесного", Коллин нашел его, получив мистическое наследие Успенского.Подобно многим ученикам и коллегам Успенского, включая Софью Григорьевну, Коллин наотрез отказывался верить в то, что Учитель отказался от Системы. Некоторые видели в его заявлении об отказе своего рода испытание гурджиевскими методами, посредством которого Успенский проверял веру своих учеников. Коллин еще более усилил таинственность, заявив, что последние недели Успенского были частью мистической психодрамы, представляемой для вразумления учеников. Согласно его интерпретации, отказавшись от собственного учения и признав свое унижение и поражение, Успенский повторил страсти Иисуса Христа, на собственном примере показав пример сознательного страдания и объективного сознания. Таким образом, он сознательно лишил себя всякой поддержки, чтобы достичь наивысшего опыта абсолютной жертвы.
Только несколько относительно уравновешенных учеников, казалось, согласились с очевидным объяснением – Успенский был больным, усталым и потерявшим иллюзии человеком, что его характер был испорчен пьянством и что боль, скука, страх смерти и остатки горькой и саморазрушительной честности привели его к признанию бесполезности дела всей его жизни. Эту точку зрения высказал Кеннет Уокер, работавший в Приере с Гурджиевым и позже отошедший от Работы в пользу более близкого ему подхода Успенского. Но даже Уокер размышлял над конечным итогом жизни Успенского и чувствовал себя в какой-то степени виноватым в том, что вместе с другими позволил учителю поддаться унынию. Родни Коллин предпочитал более возвышенную интерпретацию событий, согласно которой Успенский представал в роли Христа. Однако, что касается толкований Коллина, надо принимать во внимание его характер и положение – Коллин и сам двигался к мелодраматическому концу по пути, который превзошел по странности путь Успенского.
Смерть Успенского повергла его учеников в растерянность. Беннетт отдалился от них и сам возглавлял группу; Морис Николь, еще один из главных учеников как Успенского, так и Гурджиева, основал свою общину в Хертфордшире[382]
; те же, кто остались в Лайне, теперь либо пошли своей дорогой, либо разделились на две группы – одна под руководством Родни Коллина, другая – доктора Фрэнсиса Роулза (его-то барабанная перепонка и пострадала от урока Коллина). Коллин и Роулз были неустойчивыми личностями, занятыми собственными духовными поисками, они враждовали друг с другом и плохо подходили на роль лидеров. Три других старших ученика, не зная что делать, решили посетить г-жу Успенскую, в ту пору проживавшую в Медхэме. Надо сказать, что Софья Григорьевна никогда не теряла контакта с Гурджиевым. После смерти Успенского она снова стала общаться с ним, отправив в Париж рулон шелка и чек на 3000 долларов в знак доброй воли. Для нее решение проблем старых учеников Успенского было простым. Она вполне определенно дала им понять, что следует закрыть Лайн-Плейс и перейти под покровительство Гурджиева[383].