Бабур-Тигр. Великий завоеватель Востока

Какой контраст составлял Кабул брошенному на севере наследству! Там, в городах, знакомых с детства, как в своей вотчине хозяйничали узбеки, – в Ташкенте, Самарканде, Карши, Бухаре, соблюдая законы древней Ясы монголов, которая была так не по душе Бабуру. После рокового сражения в ущелье Гадж остатки империи Тимура были поделены на части и распределены между военачальниками варваров. Воспоминания о днях этой нравственной агонии, когда он превратился в марионетку в руках кызылбашей, никогда не изгладились из его памяти.

Несколько раз он писал в своих мемуарах, невольно перефразируя Солона, – что лишь посмертная слава является истинной оценкой человеческой жизни. В таком случае, какие песни сложат поэты о потомке Тимура, который прожил всю свою жизнь самаркандским изгнанником? Бабур, знаток такой поэзии, мог себе представить эти едкие сатирические строки. Это снова подтверждает, что он неспроста упоминал о наследстве Тимура в своих записях о завоевании Индии.

Однако его поражение в ущелье Гадж преподнесло ему хороший урок, который пошел ему на пользу. Хайдар сообщает довольно неожиданные детали разгрома якобы непобедимой персидской конницы. Он пишет, свидетельство самого Бабура утрачено, что атака фанатиков-персов была отбита благодаря тактике Убейд-хана, который расставил пеших солдат вдоль всех садов и арыков Бухары, и они осыпали персов тучами стрел. В те дни вооруженная луками пехота использовалась в этих краях чрезвычайно редко. Должно быть, Бабур слышал о том, как, вскоре после битвы при Калдиране, султан Селим Беспощадный применил против персов вооруженных луками янычаров, которые сражались пешими и, укрывшись за заграждениями, косили своими стрелами кавалерию шаха Исмаила. Сам Бабур также экспериментировал с пехотинцами, выстроенными в шеренгу и прикрытыми щитами, а теперь у него были мушкеты и пушки, доверенные надежным рукам опытных турецких канониров. С его склонностью дотошно вникать в детали, он не мог не понимать, что эпоха конных уланов подходит к концу и ей на смену приходит эра пехоты, сражающейся из-за укреплений. Той осенью в поход через Хайбер его сопровождали несколько пушек и отборный корпус мушкетеров.

Один из аспектов вторжения Бабура в Индию представляет загадку лишь для современных умов. Кабульская армия не пересекала никаких границ – ни политических, ни природных. Историографы любят рассуждать о том, как испокон веков с Хайбера и других перевалов спускались орды диких варваров, чтобы покорить население и захватить культурные долины Индии. Они упоминают пришествие ариев, случившееся в незапамятные времена, Александра с его македонцами, Чингисхана с его монголами, Тимура и Бабура с их тюрками. История получается незамысловатая, но впечатляющая, притом весьма далекая от правды.

Иллюзия, будто вдоль гряды Сулеймановых гор и Гиндукуша проходит природная граница Индии, создалась и укрепилась во времена британского владычества, когда в северо-западных провинциях, у подножия гор, населенных персонажами Киплинга, стояли военные гарнизоны. Когда их отвели, граница прекратила свое существование. Племена патанов и сегодня проживают вдоль восточных берегов Инда, как жили там и во времена Бабура. Легендарный Хайбер был лишь одним из многочисленных оживленных проходов, по которым в обоих направлениях передвигались купцы и путешественники.

Прочитанная правильно, история говорит, что по горным хребтам не проходили никакие демаркационные линии. Еще до вторжения ариев индийская равнина, простирающаяся на запад за Хараппу и Дабаркот, славилась развитой цивилизацией. После отступления Александра к устью Инда государство Ашока включало в себя Кабул и Кандагар. Что касается захватнической монгольской армии, то она переправилась через горы, преследуя войско мусульман, прошло вниз по течению великой реки и повернуло обратно, поскольку монголы не могли вынести жаркий климат Индии. Горные хребты не остановили и Махмуда из Газны, включившего эти равнины в состав своего государства.

Если какой-то природный барьер и существует, то это, несомненно, широкий и полноводный Инд, который отделен от горной гряды расстоянием в пятьдесят – сто миль. Увидев реку впервые, Бабур отметил, как изменяется местность при приближении к ее берегам. Ясное небо Кабула сменилось дождевыми облаками Хиндустана; деревни и пастбища уступили место городам, плодородным полям влажных районов и оживленным торговым путям. Даже птицы и животные были здесь совсем другими.

Культура ислама проникла еще дальше к востоку – до области, которой управлял султан Дели. Между Индом и иссушенным жарой Дели, возле одного из истоков далекого Ганга, простирались цветущие земли Пенджаба, прорезанные руслами четырех водных потоков и верхним течением Инда. К югу от плодородного Пенджаба начиналась ужасающая и огромная пустыня Тар.