Бабушка, которая хотела стать деревом

Дядя Леша заходил в дом часто – то в одном подъезде прорвало трубу, то в другом засорилась раковина. Всегда поднимался к нам в квартиру и спрашивал, как я себя чувствую. Расспрашивал про менструацию, есть ли боли, насколько обильные выделения. Однажды разговор подслушала тетя Галя и решила, что дядя Леша – маньяк. Рассказала моей маме про тот случай, когда она была в отъезде. Мама тут же оправилась в милицию, и дядю Лешу вызвали на допрос. Он со всем соглашался: да, интересовался, да, спрашивал. Почему? Потому что на Большой земле работал врачом-гинекологом. Был уволен с «волчьим билетом». Умерла его пациентка, больнице не нужны были проблемы. Он не был виноват. Переехал на Север, чтобы заработать. Гинекологи в новом поселении пока не требовались, а сантехники оказались очень нужны. На меня он обратил внимание, потому что выделения были слишком обильные и нехарактерные. Я была бледной, явно страдала от боли. Требовались анализы. Проверить. Риск геморрагического шока. Во время родов – огромной кровопотери. Какой резус-фактор? Какой семейный анамнез? Есть ли случаи срочных родов? Все это дядя Леша спрашивал у моей мамы в ледяном подвале, который временно приспособили под тюремную камеру.

Дядю Лешу я вспоминала часто. Он во всем оказался прав. Роды были срочные, и первые, и вторые. Но я настаивала на госпитализации заранее, за любые деньги, под любым предлогом, что списывали на нервное состояние. Резус-фактор – отрицательный, то есть еще и резус-конфликт. После первых родов мне делали переливание крови, после вторых еле восстановили, велев больше не показываться на пороге роддома. Не выходят. Меня. Я до сих пор сижу на гормонах.

Надо отдать должное моей маме. Дядю Лешу тогда отпустили, и, когда в поселке, быстро получившем звание «городского типа», появилась больница, он стал заведующим гинекологическим отделением. Спас много жизней – и младенцев, и женщин. Требовал оборудование, скандалил. С мамой они дружили все время, пока мы там жили. Когда маме уже в Москве поставили диагноз – рак матки, она позвонила дяде Леше. Он приехал, ругался матом. Никакого рака не оказалось. Потом они несколько дней пили коньяк и разговаривали. Беспробудно пили и так же беспробудно говорили. Обо всем. Больше дядю Лешу я не видела, не знаю, что с ним.

– Мам, а можно без лишнего драматизма? Допустим, я не буду бегать с тряпкой по твоей могиле, а просто закажу круглогодичный уход – сейчас на всех кладбищах есть такая услуга. Внуки приедут раз в несколько лет, цветочек положат. Что такого? В чем трагедия? – спросила я.

Если честно, говорила с трудом. Пыталась шутить. Но я не могла признаться, что мне как раз нужно место, куда я смогу приходить хотя бы раз в год. Посадить цветы, провести рукой по памятнику, смахивая пыль или снег. Именно мне, дочери, хочется смотреть на мемориальную доску и знать, что разговариваю с мамой, рассказывать про внуков, советоваться. Да, я такая, занудная, приземленная. И да, из-за мамы я узнала, что такая доска называется мемориальная, а не могильная, как думала. Хочется спросить у мамы – зачем она заставила меня узнать об этом раньше времени?

А как я буду разговаривать с прахом, развеянным над Тереком? Это уже совсем странно. Мне что, к небесам обращаться? Зачем пугать близких? А что я скажу детям? Почему у всех бабушки лежат в земле, а наша летает не пойми где. И прийти на могилу не получится, потому что и могилы-то нет. На могилу цветы можно положить, а что полагается развеянному праху? Воздушный шарик запустить?

В общем, я очень надеялась, что мама передумает, как с ней случается почти всегда. Сегодня у нее кремация, а завтра она захочет стать частью ДНК дерева. Послезавтра решит упокоиться в земле в самом дорогом гробу, а еще через день вернется, например, к идее с фейерверком. Но нет, моя мама опять оказалась в своем репертуаре. Я точно решу стать ДНК дерева, фейерверком раньше нее.

– Мам, помоги выбрать эскиз, – пришла ко мне дочь. Ей четырнадцать, она все еще нежный цветочек, который я хочу оберегать от всех бед мира столько, сколько смогу. Учится в знаменитой художественной школе имени Серова. Обожает скульптуру.

– Для чего? – уточнила я.

– Бабушка попросила сделать ей эскиз для памятника. Только ты же знаешь, мы пока носы лепим, я целиком плохо фигуры леплю, – объяснила дочь.

– Какого памятника? – У меня внутри все похолодело.

– Бабушка хочет себе памятник поставить. Но они такие разные. Во дворе художки стоит бюст Сурикова. Но мы еще головы целиком не лепим. – Сима, кажется, была расстроена, что не может помочь бабушке с бюстом.

– Хорошо, я уточню у бабушки, что конкретно она желает видеть в эскизе, – пообещала я.

– Да, у меня еще физика и география, – ответила с облегчением дочь. Она очень ответственная девочка, чем пользуются не только учителя и одноклассники, но, оказывается, и бабушка. Если Симу о чем-то попросить, она не успокоится, пока не исполнит просьбу.