Бабушка сказала сидеть тихо

И опять озноб. На сей раз дольше не проходил, но все равно согрелся мальчик. Тут дело нехитрое – нужно расслабиться, обязательно – всеми мышцами, и разольется по телу блаженное тепло. Но вновь его прогонит баб Зоя ледяной водой. А потом еще раз. И еще. И еще. И еще. Уже устанут старые руки, уже застонет спина, но упорно продолжит баба Зоя таскать из бочки воду, проливать на Куприньку ведра, смотреть мальчику в глаза, искать в них льдинки, что складываются в слово «ВЕЧНОСТЬ». И так, пока не закончится вода в бочке. По счастью, та не бездонная. На последних ведрах тепло уже не возвращалось, и хотя баб Зоя таскала их все медленнее и медленнее, времени на то, чтобы согреться, не хватало. Казалось, что волосы Куприньки покрылись инеем, с головы по шее, прямо по болячкам, стекали холодные капли. Поначалу это даже успокаивало боль в шее, но с пятым или шестым ведром стало невыносимым. Облегчение ушло. Боль возросла. Кожа Куприньки покрылась больными пупырышками. Их называют гусиными, но вряд ли гуси так страдают, как сейчас мальчик. Кроме того, подобные пупырышки на гусиной коже Купринька видел лишь тогда, когда сам гусь, обезглавленный, лежал общипанной тушкой на столе. Что лучше: мертвым или замерзшим? Ноги и руки свело, зубы стучали. Хотелось упасть, вот хотя бы в солому – та сулила желанное тепло. Но баба Зоя шипела: «Стой смирно». Кинув обессиленно последнее опустошенное ведро (то загудело, словно тоже застонав от усталости), баба Зоя отодвинула от Куприньки табуретку, водрузилась на нее и уставилась на мальчика. Смотрела пристально, изучала: насколько ему сейчас плохо. Холодно ли? Купринька чуть ли не падал, но едва его коленки начинали дрожать, готовясь опустить все тело на пол, баба Зоя приказывала: «Стоять. За то, что ты сделал, проклят ты пред скотиной!»[14] Она наслаждалась. Результатом пытки (конечно, за пытку баб Зоя то не принимала – так, воспитательный процесс), страданиями Куприньки. Упивалась своей властью над беззащитным существом. Восхитительное зрелище. Купринька жалок. Куприньку не жалко. Смотрит баб Зоя на синие Купринькины губы, на косматую мокрую голову, на дрожащее тело. Тварь ли я дрожащая или право имею? Права не имеешь. Дрожишь. Значит, тварь. А в голову баб-Зоину мысли всякие лезут, не отмахнешься. Мол, а зачем все это затеяла, только бочку зря опустошила. А в другом ухе звенит: «Обманывал, обманывал, обман-обман-обман, так ему, так ему, обманщику, поделом, по-де-ло-о-ом».