Бабушка велела кланяться и передать, что просит прощения

– Это Кент. Небось опять хочет потрепаться о всяком дерьме, вроде аудитора и чертовых кондоминиумов, у него одно на уме. До завтра подождет, – пробормотал Альф.

Но телефон все звонил и звонил. Альф не брал трубку. Эльса не выдержала, взяла телефон и ответила на звонок, несмотря на возмущенные возгласы Альфа. В трубке раздался женский голос. Женщина плакала. Эльса протянула телефон Альфу. Телефон затрясся. Лицо Альфа стало прозрачным.

На дворе был рождественский вечер. Такси круто развернулось. Они поехали в больницу.

Альф не останавливался ни на одном светофоре.

Эльса сидела на банкетке в коридоре и говорила с мамой по телефону, пока Альф в соседнем кабинете беседовал с врачом. Медсестры подумали, будто Эльса внучка Кента, поэтому рассказали, что у него был сердечный приступ, но теперь все хорошо. Кент будет жить.

Рядом с кабинетом стояла молодая женщина с заплаканным красивым лицом. От нее сильно пахло духами. Она слабо улыбнулась Эльсе, и Эльса улыбнулась в ответ. Альф вышел из кабинета и с каменным лицом кивнул женщине. Та прошла в дверь, не встречаясь с ним взглядом.

Пока они шли по коридору и спускались на лифте, Альф молчал. Они вышли на улицу и зашагали к парковке. И тут Эльса увидела Бритт-Мари. Та неподвижно сидела на скамейке, одетая в цветастый жакет, хотя на дворе стояла зима. Она забыла нацепить брошку, и на груди розовело пятно. Щеки у Бритт-Мари посинели от холода, она теребила обручальное кольцо. На коленях лежала белая отутюженная рубашка Кента, от нее пахло свежевыстиранным бельем.

– Бритт-Мари! – скрипнул в темноте голос Альфа. Он остановился в метре от нее.

Бритт-Мари не ответила. Она осторожно поглаживала рубашку. Смахивала невидимые пылинки. Разглаживала манжеты. Расправляла несуществующие складки.

Бритт-Мари подняла голову. Она постарела. Каждое слово словно оставляло след у нее на лице.

– Я всегда так талантливо притворялась, Альф, – прошептала она.

Альф молчал. Бритт-Мари уткнулась взглядом в снег и покрутила кольцо на пальце.

– Когда Давид с Перниллой были маленькими, они говорили, что я совсем не умею придумывать сказки. Я всегда любила читать сказки по книгам. Они просили: «Придумай сама!» – а я не понимала, зачем что-то придумывать, если все и так уже есть. Нет, сочинять я не любила. Я человек цивилизованный.

Бритт-Мари повысила голос, словно хотела кого-то убедить. Альф тяжело дышал.

– Бритт-Мари… – тихо сказал он, но та резко оборвала его.

– Кент сказал детям, что я не умею сочинять сказки, потому что у меня нет фантазии. Но это не так.

Нет, не так. У меня необыкновенно богатая фантазия. Я так хорошо притворяюсь!

Альф провел рукой по голове и заморгал. Бритт-Мари нежно поглаживала рубашку, словно это младенец, который вот-вот уснет.

– Я взяла с собой чистую рубашку. У меня всегда с собой чистая рубашка, если я знаю, что встречу Кента. Потому что я не пользуюсь духами. Никогда. У меня на них аллергия.

Ее голос звучал все глуше и глуше. Он почти утонул.

– Давид и Пернилла не пришли на рождественский ужин. Они сказали, что заняты. Я их прекрасно понимаю, так было все эти годы, что же тут не понять. Кент позвонил и сказал, что задержится на работе еще на пару часов. Всего лишь на пару часов, у него телефонная конференция с Германией, так он и сказал. Хотя в Германии тоже сочельник, это все знают. Но он так и не пришел. Я звонила ему, мне ведь надо знать, когда ставить картошку. А он не отвечал. А я все звонила и звонила, мне ведь надо знать, когда ставить картошку!

Она с упреком посмотрела на Альфа. Тот молчал. Бритт-Мари нежно гладила ворот рубашки тыльной стороной руки.

– Иначе картошка остынет. Мы же не варвары, чтобы есть холодную картошку.

Руки Бритт-Мари безвольно упали на рубашку.

– Под конец у меня зазвонил телефон, но это был не Кент.

Нижняя губа затряслась.

– Я не пользуюсь духами, в отличие от нее. Поэтому я всегда слежу, чтобы у него были свежие рубашки.

Это все, о чем я прошу, – класть рубашку в стирку, как только он приходит домой. Неужели это так много?

– Бритт-Мари, милая… – начал Альф.

Бритт-Мари судорожно сглотнула и покрутила кольцо.

– Я знаю, что это сердечный приступ, потому что мне позвонила она, Альф. Она сама мне позвонила. Потому что не выдержала, понимаешь. Ей, видите ли, стала невыносима мысль о том, что Кент может умереть в любую минуту, пока она тут сидит, а я ничего не знаю. Ей это, видите ли, невыносимо. Поэтому она решила позвонить мне. Не выдержала.

Сложив ладони, Бритт-Мари закрыла глаза и сказала дрожащим голосом:

– У меня потрясающая фантазия. Просто невероятная. Кент всегда говорил, что у него ужин с Германией, что самолет задержали из-за снегопада, что ему надо заехать в офис. И я притворялась, что верю. Я так хорошо притворялась, что действительно верила.

Бритт-Мари встала со скамьи. Она стояла на снегу с прямой спиной, держа рубашку в руках. Рубашка была безупречно выглажена. Ни складочки, ни морщинки. Бритт-Мари повернулась и аккуратно повесила рубашку на спинку скамейки. Словно даже сейчас не могла дать волю своим чувствам перед лицом выглаженной рубашки.